не слышал, что мисс Онг сказала за его спиной хумасу:

— А жаль, что чистый цист, сгниет тут или на «Выселках». У трансов с таким смазливым личиком выбился бы в люди.

* * *

Брем зажег плазменную горелку на конце бура, инстинктивно прищурился, хотя скафандр, конечно же, затонировал визор, вывернул мощность на максимум и поднес сияющее маленькое солнышко к первому усу.

Синие, крупные искры горохом посыпались под ноги Брему.

— А когда все закончится, у меня будет целая ночь, — сказал он, плавя неподатливую черно-серую чешуйчатую оболочку уса. — Шесть энергопатронов. Целая ночь, мать вашу. Целая ночь…

* * *

«Звездорыл» полз по орбите Тритона, «словно вошь по заднице» — так это назвал Базиль в минуты плохого расположения духа. Поскольку минуты эти с бригадиром скраперов случались всегда, когда он был трезв, Базиль был широко известен на «Выселках» как автор огромного количества мемов и всяких заковыристых выражений, большей частью, впрочем, ему и не принадлежавших.

Поговаривали даже, что это Базиль придумал балалайку «Космос будет наш!», хотя в Системопедии был указан реальный автор этой бессмертной фразы.

— «Глушняк» продержится еще двое суток, — оторвавшись от приборов, сказал Белый Эгг. — Потом побредем собирать урожай.

— Где мы сейчас? — спросил Базиль, глянув в иллюминатор.

— На подходе к Первой террасе. Тут где-то должен быть Брем, — Белый Эгг хохотнул, — место беспонтовое, но вдруг у парня фарт, а?

— Фарт, не фарт, а до конца «глушняка» он продержится, — кивнул Базиль. — У него тридцать два патрона, с таким запасом он и до конца недели досидит…

* * *

Брему некогда было смотреть в зеленоватые небеса Тритона. Усы смерть-зонда оказались серьезной проблемой, и, срезав третий, Брем решил, что нужно сделать перерыв.

Леди-в-белом-скафандре прогуливалась у него за спиной, и Брему казалось, что он слышит, как она посмеивается таким берущим мужиков за душу проникновенным смехом, грудным и чуть с хрипотцой.

— Ничего… — бормотал Брем, сдувая капельки пота с кончика носа. — Еще немного — и финалочка. Я успею, в гости к Богу не бывает опозданий.

Брем точно знал, что это строчка из какой-то песни, но у него не было сил вспомнить из какой. Аккуратно вытащив израсходованный энергопатрон, Брем положил его рядом с остальными, вставил полный и запалил плазмогенератор. Пот стекал по лицу, капая на визор, когда он наклонялся.

— Да чтоб тебя! — беззлобно выругался Брем, сморгнув, и подступился к четвертому усу. — Время еще есть, леди. И его достаточно…

* * *

…Последний ус он срезал глубоким вечером, переплавив все кабели и графеновые струны. Нанотрубки, удерживающие невероятно упругую конструкцию, лопнули разом, и пятнадцатикилометровая плеть ушла в сторону, а Брем поскорее полез в другую, хрипя и колотясь головой о шлем. Пот заливал глаза, и было совершенно ничего не видно. Выбравшись на край раскопа, Брем улегся прямо на битый лед и улыбнулся.

На востоке взошла над туманным горизонтом и стала медленно приближаться тусклая звездочка — это шел «орбач». Брем успел.

Леди-в-белом-скафандре подошла и встала рядом.

— Пошла ты… — Брем засмеялся. — Это моя ночь. Приходи утром.

Орбитальный комплекс медленно полз над головой. Связи не было — плотный «глушняк». Брем откинул голову, прикрыл глаза и вспомнил стишок, нацарапанный на стенке капитанской рубки «орбача», — по легенде, его однажды с похмелья придумал Базиль:

Остыл Юпитер, и Венера вся остыла,

А чувства, мысли и эмоции — тем паче.

Нам светят двадцать два тентакля «Звездорыла»,

А вовсе не звезда.

Тем более удачи…

Василий В. Головачев

Пятьсот первый

Выстрел был не слышен. Пуля попала в левое переднее колесо джипа, он резко вильнул, выехал на полосу встречного движения и врезался в несущийся на большой скорости пустой самосвал. Скрежет тормозов, визг покрышек, удар!

Джип развернуло и снесло еще дальше, на крайнюю полосу шоссе. Под вой клаксонов и скрип тормозов в него врезались еще несколько машин. Самосвал тем временем продолжал двигаться боком и налетел на трейлер, а тот в свою очередь отвернул вправо и сбил бензовоз.

Еще удар! Взрыв!

Клочья и струи горящего бензина разлетелись…

Кирилл перестал читать, озадаченно перевернул книгу в мягкой обложке. Автор был не очень известен, и познакомиться с его текстами рекомендовал Виталий, приятель Кирилла (оба родились в Красноярске и жили по соседству), занимавшийся нынче продвижением молодых авторов.

Сам Кирилл (псевдоним — Кир Матов), окончив Красноярский университет на кафедре филологии, переехал в Москву, где ему предложили место в Министерстве культуры, поработал там три года, ушел по собственному желанию, начал писать и неожиданно для самого себя стал известным, несмотря на «юный возраст» — тридцать пять лет.

В данный момент он летел из Внуково в Горно-Алтайск, откуда ему предстояло добраться до Чемала, где располагался СПА-комплекс «пять звезд» «Марьин остров». Отдохнуть там предложил Киру Матову, или Кириллу Афанасьевичу Матюшину, бывший сокурсник Жора Белоцерковский, теперь — заместитель директора комплекса.

Встречались они редко, но когда Жора, будучи в Москве на форуме отельеров, пригласил Кирилла к себе на Алтай, писатель с радостью согласился. Он только что закончил новый роман, очень устал физически и морально, и отдых ему требовался как никогда прежде, несмотря на крепкое здоровье: Кирилл занимался гимнастикой, стал мастером спорта еще десять лет назад и поддерживал форму до сих пор.

Он знал, что производит на женщин впечатление: рост метр восемьдесят, широкие плечи, накачанные руки, синие глаза, «греческий» нос, — однако никогда не пользовался этими природными «гаджетами». И не то чтобы младший Матюшин не любил женский пол или чурался его, просто «не пришло время», как говорил его отец, шестидесятилетний Афанасий Агеевич, маме Кирилла, когда та сокрушалась по поводу долгой холостяцкой жизни сына. Но к своим тридцати пяти Кирилл подошел с философским спокойствием человека, равнодушного к образованию семьи, и о продолжении рода не мечтал.

В Чемал он приехал двадцать девятого июня, причем друг побеспокоился о том, чтобы «писателя мирового уровня», как он шутливо представлял Матюшина в кругу знакомых, доставили в санаторий на отдельном микроавтобусе.

По данным Центра курортологии, погодные особенности Алтая сравнимы с климатом Ялты. В этом Кирилл убедился сразу после приземления в аэропорту Горно-Алтайска.

Нынешнее лето жарило столицу, как в Африке, чередуя зной за тридцать пять с дождями и грозами. Температура же на Чамале не превышала двадцати шести, в редкие дни поднимаясь до двадцати восьми, а воздух в ущелье, чистый, с большим содержанием озона, эфирных масел и фитонцидов, благоухал так, что его хотелось пить, как