Шрифт:
Закладка:
Потом, горец должен уметь обрабатывать поле. Правда, поля в горах небольшие. Всем известен рассказ о том, как однажды пошел горец обрабатывать свое поле, утомился, расстелил бурку и заснул. А когда проснулся – никак не мог найти своего поля. Пропало поле! Долго искал бедный труженик и не в шутку думал, что шайтан (дьявол) украл у него поле во время сна. Опечаленный, он собрал пожитки и направился домой. И вот, когда он сворачивал бурку, наконец-то нашел поле. Оно находилось под буркой… Так что горец не имеет полей в десятки и сотни десятин. Слава Богу, если в среднем на душу приходится от половины до одной десятины возделанной земли. Опять-таки надо сказать, иной горец, хотя бы тот же самый Тенгиз, собственноручно может и не трудиться над обработкой поля. Но плохое будет у него хозяйство, если он сам, самолично, не умеет отличить хорошую обработку от плохой и небрежной. Тут никакие управляющие не помогут!
Но мало быть добрым хозяином-землепашцем. Тот не горец, кто не знает толка в скотоводстве и коневодстве. Поле служит горцу для удовлетворения его насущной нужды в хлебе. А скот – это его богатство, его достояние. Поэтому можно сказать, что каждый житель гор является до некоторой степени пастухом и табунщиком… Жизнь горца от первых детских лет связана с жизнью стада. Еще мальчиком он учится говорить со скотом, перегонять его в соответствии со временем дня или временем года на то или иное пастбище. Потом, юношей, он уже разбирается в правилах племенной жизни коз и овец, коней, коров, мулов, ослов. Он знает признаки болезни и способы их излечения. Попутно он знакомится с обработкой кожи, рога и шерсти.
Но и это еще не все. Порядочный горец изготовляет домашнюю утварь собственными руками. Правда, эта утварь не отличается сложностью, она проста, как прост его стол. Но все-таки тесто, мясо, сыр, молоко, каймак, айран, кумыс, пшено, мед… – все это требует изготовления особой посуды, и горец знает, как и из какого дерева ее следует делать. К сказанному надо еще прибавить напитки.
В горах встречаются пьяницы и обжоры. Но они заметны на общем фоне воздержанности и целомудрия так, как заметен отвратительный лишай на красивом лице. В горах приготовляют бузу, араку и пиво. Буза, выдержанная несколько лет в земле, напоминает коньяк. Арака, прозрачная, светлая жидкость, почти без запаха, представляет собою особый род водки домашнего производства. Что касается пива, то, вот, клянусь, лучше горского пива не существует напитка во всей вселенной… Горское пиво «махсыма» делается на меду. Оно выдерживается от пяти до десяти лет. Оно черное, ароматное и почти прозрачное. Оно пенится и играет словно вино… Но никакое вино не сравнится с ним во вкусе и приносимой пользе. Секрет приготовления махсымы строжайшим образом сохраняется в горах. И да сохранится навеки! Пусть тот, чьи губы касались пенного напитка гор, возблагодарит щедрое гостеприимство сынов Эльбруса и не пытается выведать секреты этой бедной благородной страны. А тот, кому не приходилось испытывать наслаждения горским пивом, тот пусть знает: ликер, изготовляемый в католических монастырях, при сравнении с махсымой напоминает постное масло, шипучее вино, возделываемое на полях провинции Шампань, – это жидкая водица. Слабо окрашенная и чуть-чуть газированная. Сравнивать нашу махсыму с английским виски я не хочу. Я не хочу оскорблять искусство моих друзей и сородичей.
Итак, махсыма – это расплавленный рубин в хрустальном бокале. Махсыма – это то, что испытываете вы, целуя свою возлюбленную после многолетней разлуки. Махсыма – это жемчужные капли росы, осевшие на утомленный солнцем цветок и давшие ему новую жизнь. Больше нет ничего, с чем я осмелился бы сравнить махсыму…
И этот напиток горец должен уметь изготовить и подать его в сработанной его же руками деревянной чаше, именуемой «ченак».
Без сомнения, Тенгиз был настоящим горцем. Он в совершенстве владел способами землепашества, скотоводства и коневодства. Но сверх этого Тенгиз был еще охотником.
Горец не обязан быть звероловом, как не обязан уметь играть на агач-кобузе и рассказывать по вечерам легенды о временах минувших и о таинственном племени нартьянов – горных богатырей. Однако тот, кто охотник, уважаемее того, кто не охотник. Тенгиз был лучшим охотником не только в Безенги, но и во всей Балкарии. Тенгиз знал все оленьи тропинки и мог часами говорить о том, где и как они пролегают, сколько поворотов, какие ведут к водопою, а какие к заповедной трущобе, где разыгрываются бои самцов и игры при свете луны. Он знал историю каждого медвежьего семейства и главнейшие события их жизни за последние сто лет. Туры и горные козы составляли как бы мелочь его охотничьего хозяйства… И только о жизни диких кабанов и свиней он не знал и не желал знать ничего. Если приходилось Тенгизу повстречаться случайно в лесу с этим свирепым (свирепее медведя) хищником, он, не всматриваясь, пристреливал его и, совершив очистительное омовение в ближайшем ручье, больше уже не вспоминал о попавшейся на дороге скверне.
Местонахождение железных, серебряных, оловянных и свинцовых руд Тенгиз знал так же точно и безошибочно, как мы знаем названия наших пальцев на правой и левой руке. Охотник-горец должен знать, где находить свинец для пополнения запасов дроби и пуль. Ради приобретения этих вещей горцы не сходят в долину. При нужде они идут к девственным свинцовым копям, отламывают себе необходимое количество металла и, вернувшись домой, без всякой обработки льют дробь и пули… Балкарские горы велики и богаты!
С тех пор как Тенгиз передал хозяйство старшему сыну Кумуку и перестал ходить на охоту, жизнь его обеднела и изменилась. Он не был грамотным ни по-арабски, ни тем более по-русски. Искать развлечения в чтении и письме он не мог. Как же проходил его день?
Ранним утром, за час до восхода, он поднимался с постели, брал с собой коврик и кумган с холодной водой из протекавшего через их двор источника, и выходил к восточной стене дома. В ожидании солнца он совершал утренний намаз, так что
