понимала, что именно они хотят. Оскар поморщился так, как-будто у него внезапно заболел зуб и заявил:

-- Мама, ты не волнуйся, но я Мари рассказал про то, что у меня после удара по голове с памятью проблемы. А сама она… – он кивнул головой в сторону молчащей девушки. – Ну, ты же видишь, она молодая совсем. Ты уж нам подскажи, что и как лучше сделать.

Этого Олла совсем уж не смогла вынести – горло перехватил плотный обруч, она с трудом, прошептав: «Я сейчас вернусь», выскочила из дома.

-- Куда это она? – Мари смотрела с удивлением.

Оскар неопределенно пожал плечами и ответил:

-- В туалет наверное, – потом встал, раздраженно прошелся по комнате и спросил: -- Тебе не кажется, что все эти разговоры о потере памяти звучат чудовищно фальшиво?

Мари закивала головой, подтверждая, и ответила:

-- Вот-вот, я тоже себя чувствовала в это время полной дурой. И мне все время казалось, что Нерга начинает подозревать. Уж не знаю, права я была или нет, – задумчиво добавила она.

А в это время, стоя на полпути к туалету, Нерга торопливо покрывала свой рот священной «решеткой молчания» и, мысленно возносила благодарность могущественной Афите, великому Арсу, милосердной Маас и всем остальным богам, которых только смогла вспомнить.

«Всемогущие и Всеблагие! Пусть все останется так, как есть! Я, недостойная, готова вам хоть жизнь свою отдать, лишь бы мальчик мой к прежнему не вернулся!»

Вечер прошел в разговорах. Олла поясняла, как лучше сделать.

-- Да нет же, Оскар, мы же не высокородные, чтобы по полгода траур выдерживать! Седмица, ну, может, две, это обычный траур. Вот через две седмицы и сходите в храм, – с беспокойством глянув на сына, она добавила: -- Только жрецам надо будет серебрушку отдать. У тебя осталось ли?

Перешли к следующему вопросу.

-- Даже не знаю, детка, – Олла с сомнением пожала плечами. – Конечно, вы можете в тот дом меня отселить, – осторожно добавила она и, заметив, как переглянулись дети и одновременно отрицательно покачали головами, с облегчением выдохнула и уже гораздо более бодро продолжила: -- Можно, конечно, сдать его в аренду. Оскар у нас все-таки в стае, так что на арендаторов управа найдется, случись что. Но в любом случае, детка, – она посмотрела на Мари, – завтра нам с тобой надо бы сходить туда и вещи домой перенести. Негоже без присмотра бросать. А так, конечно, можно и продать. Место там хорошее – покупатели быстро придут.

-- Мам, -- перебил Оскар, – а сколько такой дом стоить может?

-- Да кто ж его знает, сынок! Я и дом-то толком не видела. Присты, когда переезжали, свой, говорят, чуть не за сто серебрушек продали! Но мне кажется, что у Мари дом хоть и повыше их, но размерами поменьше. Это уж ты сам решай, продавать ли, сдавать ли.

Разговоры затянулись чуть не до полуночи – и Оскар, и Мари без конца задавали вопросы. И Олла, как ни устала за день, готова была продолжать беседу до бесконечности. Теплое отношение сына и будущей невестки грело ей душу.

Более того, глядя на них, она ощущала нечто странное – они были похожи. Чем-то совершенно неуловимым. Нет, конечно, общность прослеживалась и в их вопросах, и в манере говорить, и даже, как ей казалось, в манере переглядываться.

Олла заметила, что делают они это совершенно синхронно, как бы ища поддержки друг у друга. Это радовало ее настолько, что она готова была бы принять любую невестку. А эта еще и вежливая, уважительная. Глядишь, рядом с такой сынка и не потянет в прошлую жизнь.

Утром встали очень рано, с первыми лучами солнца. Уже уходя, чтобы отвести Оскара к его лодке, Олла сказала:

-- Ты, детка, пока чайку попей, а я вернусь, и пойдем к тебе вещи разбирать.

Оскар был собран и сосредоточен – сейчас мать отведет его к его же «собственной» лодке, там, наверняка, придется столкнуться не только с «друзьями», но и с другими членами стаи.

Сама работа его не пугала – в той жизни, как любой деревенский мальчишка, он не раз ставил сети, да и с рыбой обращаться умел. Какие-то отличия в работе, конечно, будут. Все же это – море, а не озеро, не река. Но не боги горшки обжигают – разберется.

Когда Олла, проводив сына, вернулась домой, то посуда была вымыта, а Мари замачивала в корыте какие-то тряпки. Пожалуй, в данный момент мать и не пожелала бы своему сыну другой невесты. Эта – всем хороша. И работящая, и почтительная, да и приданое у нее доброе. Оскар-то, понятное дело, выглядел в глазах матери мистером Совершенство.

К дому Нерги Мари шла молча, испытывая сильное смущение. Это благо, что Олла, сочувствуя девушке, молчала и ни о чем не спрашивала. На самом деле Мари просто не знала дороги, потому просто шла рядом с будущей свекровью. Та явно лучше представляла, куда идти.

Уже у забора встретили Версу. Соседка поахала-поахала, жалея Нергу и рассказывая какая она, Нерга добрая душа была. Несколько раз сотворила священную «решетку молчания», но надо сказать, что это не слишком помогло. Попереживав о покойнице, она взялась допрашивать Мари:

-- Ты-то как теперь будешь? Соседи вон поговаривают – замуж, мол, собралась?

Вмешалась Олла, заметив растерянность Мари:

-- Да, почтенная, сын мой, Оскар к нам ее в дом забирает. Сама понимаешь – негоже такой молодой в одиночку проживать.

Фокус интереса Версы сместился с молчаливой Мари на расхрабрившуюся Оллу. Теперь свои вопросы соседка направляла «старшей по званию».

-- Это который Оскар? Который лоток на рынке держит, или который хромой Ниты сын?

-- Нет, почтенная, это который Оскар-рыбак, сын покойного Терфия.

Верса на секунду задумалась, как бы вспоминая, потом недовольно поморщилась и вновь обратила внимание на Мари.

-- А не торопишься ли ты, девка? – похоже, то, что она вспомнила об Оскаре-рыбаке, болтливой соседке не слишком понравилось.

Мари неопределенно пожала плечами, не понимая, чем вызвано недовольство соседки. Ее выручила вспыхнувшая от возмущения Олла:

-- Это чем вам, любезная, сын мой не угодил? Кажется, рыбак он не из последних, и в стае состоит, и поминки, и похороны на его деньги справлены, да и по дому любой ремонт делает – не могу пожаловаться… Так чем он вам не угодил?! – Олла даже подбоченилась от возмущения.

Не ожидавшая такого отпора, Верса смутилась и отступила: