Шрифт:
Закладка:
Сразу после Люсии мы побежали домой к Амиру. Стоило нам распахнуть дверь, и в нос ударил запах имбирного печенья. Ноур стояла на кухне и пекла печенье вместе с младшими детьми. На одном подносе лежало не меньше тысячи пряничных человечков и двадцать пять странноватых поросят в придачу.
Только я хотела поинтересоваться, почему Ноур всегда всё готовит в таких огромных количествах, как услышала хруст. У стола сидел пожилой черноволосый мужчина и не спеша жевал печенье, перед ним их лежала целая горка. Я сразу узнала его по фотографии в интернете. Это был Стен-Даниэль!
Ноур притянула к себе Амира, оставив мучной след на его руке.
– Сынок, этот человек хотел с тобой встретиться, – сказала она. – Что вы такое сделали?
– Нам надо поговорить о музыке, – сказал Амир, не сводя глаз со Стена-Даниэля.
Когда гость понял, что это мы ему звонили, то вскочил и бросился к нам, протянув руку. Но мы были начеку. Сперва надо было присмотреться и решить: похож он на шпиона или нет. Хотя вид у гостя был вполне добродушный, это могло быть и притворством. Рукопожатие, пожалуй, было слишком крепким для шпиона. Мне почему-то кажется, что у шпиона рукопожатие должно быть слабым и текучим как вода.
– Амир! Астрид? Дорогие, покажите мне ноты! – выпалил он, не успев прожевать печенье.
Поднимаясь по лестнице, мы пытались разглядеть, нет ли у Стена-Даниэля с собой оружия, но из заднего кармана ножа не торчало, и пистолета за поясом тоже видно не было. Зато он судорожно сжимал большой портфель, а в нём могло быть всё что угодно.
Мы с Амиром переглянулись, сознавая, что идём на риск. Но дома были ещё Ноур и младшие дети, так что вряд ли Стен-Даниэль решился бы напасть на них.
Мы достали листы, которые лежали между комиксами – «Чёрным золотом» и «Тинтином». Стен-Даниэль надел очки и стал изучать ноты.
Он выпустил портфель, нагнулся, разложил ноты перед собой и наконец встал сам на четвереньки и принялся рассматривать листы на расстоянии трёх сантиметров от глаз. Казалось, будто он молится.
Потом Стен-Даниэль начал что-то напевать, вздыхать и барабанить пальцами по полу – сперва очень быстро, потом ужасно медленно и снова быстро.
Но ничего удивительного в этом не было: такую музыку сочинял Монах.
– Грандиозно! Экстраординарно! Фантастически! – бормотал Стен-Даниэль.
Вдруг он взял трубу Амира, которая лежала на ковре.
– Ты позволишь? – спросил он и начал играть. У него получались длинные цепочки звуков, чуть-чуть фальшивые и чистые одновременно. Пожалуй, это было не особенно красиво, но как-то загадочно.
Стен-Даниэль отложил трубу и заплакал. Слёзы потекли у него по щекам, и я инстинктивно убрала ноты, чтобы они ещё больше не пострадали. Мы с Амиром не решались сказать ни слова.
– Простите меня, – проговорил Стен-Даниэль немного погодя, сморкаясь в платок. – Это так поразительно красиво. А есть ещё?
Мы с Амиром переглянулись. По его лицу я поняла, что он начал сомневаться в нашей истории про шпионаж. И я тоже. Если бы Монах и записывал секретные шифровки с помощью нот, разве профессор назвал бы его музыку прекрасной и расплакался? Значит, это настоящая музыка, хоть и очень-очень странная. А вдруг Стен-Даниэль – коварный тайный агент и лишь притворялся, будто плачет, слушая музыку Монаха?
Мы тайком присмотрелись к его мокрому платку, а потом снова переглянулись. Всё-таки нам нужна была ясность.
– Ижвинитэ, ви шпион? – произнёс Амир с отличным произношением.
– Что? Что? – переспросил Стен-Даниэль, раскрыв рот от удивления. Он или не понимал по-русски, или же очень здорово притворялся.
– Вы шпион? – задала я вопрос напрямик.
– А музыка Монаха, это на самом деле шифровка? – выпалил Амир.
Мне показалось, что Стен-Даниэль сейчас снова заплачет, потому что он так странно закрыл глаза и зафыркал, словно лошадь. Похоже, у него не все дома. А потом он вдруг как захохочет! И никак не мог остановиться. Наконец пришла Ноур и постучала в дверь.
– Что у вас там происходит? – спросила она.
– Эти дети, – рассмеялся Стен-Даниэль, – эти дети не только необычайно смышлёные, они ещё и необыкновенно забавные!
Когда Ноур ушла, Стен-Даниэль взял себя в руки и снова углубился в ноты. Он то чуточку всхлипывал, то напевал, блаженно улыбаясь.
И тогда мы поняли, что наша версия оказалась ошибкой. Но ничего: хороший детектив должен учитывать все варианты. Монах не был шпионом, он был гениальным музыкантом, человеком с суперспособностями – именно такие мне и нравятся. Великие люди.
Стен-Даниэль собрал все ноты и поднял их так бережно, словно младенца. Потом сложил их к себе в портфель и тщательно его закрыл. И снова ещё крепче пожал нам руки и поблагодарил взволнованным голосом:
– Теперь все узнают, что вам удалось спасти его ноты. Ваши имена будут вписаны в историю музыки, я об этом позабочусь, – сказал он.
Я почувствовала, что меня распирает от гордости. Амир тоже словно вырос и стал почти два метра ростом.
– Эти произведения скоро будут исполнены! – пообещал Стен-Даниэль.
– Жаль, что Монах их не услышит, – вздохнула я.
– Он услышит их на небесах, в которые так верил, – сказал Стен-Даниэль, и в глазах его снова блеснули слёзы. – Не сомневайтесь!
И он ушёл. Всё хорошо, что хорошо кончается: Стен-Даниэль рад, что нашёл ноты, а нас ждёт слава. Мы отпраздновали завершение нашего расследования имбирным печеньем, шафрановыми булочками и свежеиспечёнными пирогами. И рассказали обо всём Ноур. Только говорили так быстро и перебивали друг друга, что она сперва ничего не поняла. Но всё-таки смеялась и тридцать два раза поцеловала Амира в макушку, а меня восемь раз на прощание, когда я собралась домой.
У нас, как обычно, было шумно. Юлле лупил по барабанам, так что дом ходил ходуном, Бланка в коридоре училась стоять на руках, а папа собирал пылесосом муку, которую мама рассыпала по полу, когда решила испечь булочки на Люсию. Пекарь из неё не очень, с мамой Амира не сравнить, но всё-таки что-то получилось. Несколько бледных и плоских коржиков, сухих и невкусных – нужно большое воображение, чтобы
