— Пусти, — требую, зажмурившись.

— Нелли, ты что, плачешь, что ли? — в голосе Миши звучит искреннее недоумение и растерянность.

— Где моя одежда?

— Зачем тебе?

— Переоденусь и уйду. Можешь радоваться, поставил галочку, и теперь…

Не успеваю договорить, как оказываюсь опрокинутой на спину. От резкой смены положения в голове слегка кружится. Обидные слезы все еще мешают смотреть, и образ Миши размывается. Поэтому не сразу могу расшифровать выражение лица босса.

— Ты чего себе надумала? Что я воспользуюсь случаем и буду трахать бессознательное тело?

— Ну, ты же хотел…

— Я хочу, чтобы ты осознавала свое согласие, — жестко чеканит Воронцов. — Поверь, когда ты скажешь мне «да», ты сделаешь это осознанно. И мне для этого не понадобится подсыпать тебе всякую дрянь, чтобы ты набросилась на меня, перевозбужденная.

У меня округляются глаза от шока. Это что, выходит, что…

— Да, мышка, какой-то козел сделал тебе «подарочек», но не волнуйся, я разберусь с этим.

— Как?

На его лице мелькает хищное выражение. Лишь однажды я видела такое — когда один из конкурентов закусился и решил увести у босса солидного клиента.

— Может, не надо? Ничего же не случилось?

Миша молчит, прищуривается только. Я снова напрягаюсь — уж больно неоднозначно он на меня смотрит. Будто чего-то не договаривает.

— Между нами же ничего не было? Я вроде не чувствую… ну… боли там…

Зато отлично чувствую, как начинают гореть мои щеки.

Воронцов медленно наклоняется ко мне, проводит кончиком носа по моей щеке и жадно вдыхает, а у меня сердечко вот-вот остановится.

Его близость дурманит, мешая здравым мыслям.

— То, что я не вставил в тебя член, мышка, не значит, что у нас ничего не было.

И что-то во мне обрывается, а следом сладко сжимается.

— Расскажи…

— Уверена, что готова услышать правду? — практически мурлычет босс.

Мне, конечно, страшно. Я так старалась не поддаться его чарам, а сейчас что-то во мне иначе реагирует на него. Умом понимаю, что он — мужчина, который никогда не остановится на одной девушке. Но все равно почему-то не могу игнорировать его.

Наверное, права Люда — втюрилась я.

От этой мысли становится тоскливо. Вот разве о таком я мечтала, приезжая в большой город?

— Да, — наконец, с трудом выдавливаю всего одно короткое слово.

— Ты очень хотела забраться ко мне в трусы, — произносит Воронцов низким, хрипловатым голосом. — Я как мог сдерживал твои порывы, мышка. Но ты была ужасно настойчивой.

С каждым его словом я все больше горю. Стыд затапливает меня по самую макушку.

Увольняться. Срочно надо увольняться! Какой позор… И даже понимание, что это была не я, что меня опоили, не помогает.

— Ты была такой возбужденной, что мне пришлось тебе помочь.

— Как? — спрашиваю, когда пауза затягивается, а тяжелый, темный взгляд Воронцова буквально заполняет меня собой, вызывая очень опасные эмоции.

— Я снял напряжение. Трахнул тебя пальцами, мышка. И знаешь что? — он замолкает, а я дышу через раз. Его слова слишком откровенные и пошлые. Это та сторона жизни, от которой меня всегда ограждали братья. Конечно, я все равно много чего узнала от подружек в школе. Но так как за мной пристально следили родители, я, конечно же, ничего такого не делала. Но в теории…

— Что? — выдыхаю, устав ждать продолжения.

— Это было охуенно горячо. То, как ты кончила мне на пальцы. Не видел ничего красивее, мышка.

Он легко целует меня в губы — всего касание. Словно в противовес тому, какие жаркие слова говорит при этом.

— Ты та еще штучка. Нам будет очень хорошо вдвоем.

— Все еще надеешься, что я соглашусь с тобой переспать?

Миша ухмыляется слишком самоуверенно. Отстраняется и, окинув меня горящим взглядом, отвечает:

— Ну, отсосать-то ты сама захотела.

Он встает с постели, пока я могу только бестолково хватать ртом воздух. Не получается как-то осознать эту мысль.

— Совсем ничего не помнишь? — притворно ужасается он.

— Ты врешь, — единственное, что я могу произнести.

— Нет, мышка. Если бы я хотел, то мог бы без всяких препятствий трахнуть тебя этой ночью. Но я этого не сделал. Хотя учитывая твой фокус с той дрянью…

Босс делает выразительную паузу, но я упрямо молчу. Не стану сознаваться, и точка.

— Мне ни к чему врать. А то, что я не воспользовался твоим предложением, не значит, что я не хотел.

— То есть это значит…

— Да, детка, твой ротик по-прежнему невинный. Если, конечно, ты раньше не развлекалась таким образом. Но что-то мне подсказывает, что нет.

Он подмигивает мне, победно усмехается и добавляет:

— Я приготовил завтрак. Тебе надо поесть.

Воронцов уходит, а я еще несколько минут сижу и осознаю все, что он мне наговорил.

Напрягаюсь, пытаясь вспомнить, что же было вчера. Но память меня подводит — только какие-то вспышки, да и то смутные. Могла ли я предложить такое Мише?

Со стоном откидываюсь обратно на подушку. Какой стыд. Какой позор…

А главное, как дальше работать с ним? Он же будет все время видеть меня той доступной девочкой на ночь.

Желудок выдает довольно громкий звук, и я, кое-как собрав себя, сползаю с постели. Футболка, которую на меня надел Миша, почти до середины бедра, что неудивительно — у нас с ним очень приличная разница в росте.

Выходя из комнаты, цепляюсь взглядом за стойку для капельниц. Еще и Фома какой-то меня видел в таком виде.

Кошмар. Вернусь домой и больше никуда ни за что не выйду!

Воронцов на кухне вовсю… печет блины.

Нет, серьезно. Он. Печет. Блины.

— Садись, мышка. Кофе лучше сейчас не надо, так что я тебе заварил крепкий черный чай.

Я настолько шокирована увиденным, что не спорю. Мои братья никогда не стояли у плиты. Собственно, как и отец. Дома негласным было правило — готовят только женщины. Поэтому вид босса меня сейчас вгоняет в жуткий ступор.

Он реально умеет готовить?

— Голова все еще болит? — заботливо спрашивает он, ставя передо мной чашку с чаем.

— Ты готовишь, — выдаю я как есть. — И ты накрываешь на стол.

Миша удивленно смотрит на меня.

— И что? У тебя такое лицо, словно у меня вторая голова выросла, — усмехается он. — Или что, по-твоему, мужики все безрукие и немощные?

— Просто это… — смущенно отвожу взгляд. Беру в руки чашку и делаю глоток, машинально отмечая, что чай идеальной температуры — как я люблю. Не сильно горячий, но и не холодный. — Странно, — заканчиваю фразу.

Воронцов никак не комментирует, возвращается к блинам, а чуть погодя снова меня удивляет:

— Ну, если ты считаешь, что я недостаточно хорош, можешь показать,