Молотова, немедленно поднялись и с деловым видом начали собирать свои бумаги. Сталин задал им несколько малозначительных вопросов, выслушал, кивая, ответы и на выходе тепло попрощался за руку с Андреем Громыко, еще раз его поблагодарив.

Когда придерживавший створку двери офицер мягко притворил ее за ушедшими, снова замкнув комнату совещаний от окружающего мира, Сталин плавным и легким движением обернулся к оставшимся.

– С позиции силы, говорите… А может, товарищ Сталин ошибается, а? – Он обвел всех грозным взглядом, но было видно, что он в хорошем настроении. – Может быть, они действительно настолько сильнее нас, что нужно расшаркаться перед Англией и Америкой? Извиниться за необдуманные и провокационные слова товарища Громыко, слишком, пожалуй, молодого товарища для такой ответственной должности, и тихо-о-нечко сидеть там, где нам укажут?

Сталин, прищурившись, снова оглядел всех, ожидая, возможно, каких-нибудь высказываний или возражений.

– Что такое, чего мы не знаем, какой такой фактор дает им основания считать себя такими умными и сильными? Может быть, это армия – танки и пушки? Нет. Может быть, это пехота? Тоже нет. Что остается? Товарищ Новиков, может, вы знаете? Расскажите нам, пожалуйста: как обстоят дела в наших военно-воздушных силах?

– Уже на первое июля, – голос главмаршала был сначала чуть-чуть гнусавым от долгого молчания, но быстро выровнялся, – во фронтовых соединениях и запасных и переформируемых частях мы имели двенадцать тысяч девятьсот боевых самолетов, из них одиннадцать тысяч восемьсот – современных типов, из них около семи с половиной тысяч истребителей. В то же время за последние месяцы воздушные армии США в Европе провели значительное число налетов на цели в глубине гитлеровской Германии, причем во многих из них приняли участие более тысячи, в ряде случаев до полутора тысяч тяжелых бомбардировщиков, прикрываемых значительным числом современных истребителей, число которых может доходить до восьмисот.

Он несколько раз глубоко вздохнул, готовясь продолжить.

– Английские Королевские ВВС могут поднять в воздух еще семьсот-восемьсот тяжелых бомбардировщиков, и это не считая умеренного числа бомбардировщиков «Москито», практически неуязвимых в ночное время. Люфтваффе, с другой стороны, как реальная военная сила практически полностью уничтожено на всех фронтах и может больше не рассматриваться как значительный фактор. Единственной возможностью до некоторой степени восстановить его активность было бы получение германской стороной авиационного топлива из каких-то внешних источников…

– Вы имеете в виду союзников?

– Именно так, товарищ Сталин. В этом случае через некоторое время, один-полтора месяца, по имеющимся разведданным, оно сумеет поднять в воздух до двух с половиной тысяч боевых машин. На настоящий же момент почти все они прикованы к земле за полным отсутствием топлива. Фактически немцы проиграли воздушную войну двенадцатого мая[51]. А после наших последних успехов в Румынии… – Он развел руками. – В общем, рассчитывать на то, что немцы сумеют значительно ослабить ударную мощь английской и американской авиации, больше не приходится. С другой стороны, аналогичная ситуация на наших фронтах, где советские ВВС достигли практически полного и безоговорочного господства в воздухе, позволила нам значительно усилить и пополнить свои фронтовые части. Наши потери от истребительной авиации незначительны, основной угрозой стала зенитная артиллерия. Плюс небоевые потери, доля которых по-прежнему велика. Тем не менее решение Ставки продолжать наращивать производство истребителей в ущерб бомбардировщикам, против которого я, если вы помните, возражал, оказалось в конечном итоге стратегически верным…

Сталин, прервав на мгновение свои мягкие эволюции из одного конца комнаты в другой, широко улыбнулся и показал рукой, чтобы Новиков продолжал.

– Так что складывающаяся в воздухе ситуация для нас более благоприятна, чем этого можно было ожидать по долгосрочным прогнозам. С одной стороны, базируясь в Англии и Италии, вся эта масса самолетов может действовать по южной части Советского Союза, и в их радиус также попадает Кавказ с его нефтеносными районами. С другой – наш оппонент не в курсе, что мы способны ему что-либо противопоставить. В военных кругах наших западных союзников сложилось мнение, что советская авиация плохо обучена, неорганизованна, не приспособлена к действиям против решительного противника и, несмотря на вроде бы пристойные, по их оценкам, технические данные боевых самолетов, не идет ни в какое сравнение с Королевскими ВВС и тем более с американской армейской авиацией.

Василевский мотнул головой, издавая свистящее шипение.

– Извините…

– Ничего страшного. Продолжайте.

– Эта теория является у них общепринятой и никаких сомнений не вызывает. Поэтому я надеюсь, что реальные боевые действия против ВВС РККА, если такие случатся, – главмаршал бросил быстрый взгляд на Сталина, – будут для них поучительным и небезболезненным уроком. Это раз. Во-вторых, мы имеем фактор, который также весьма полезен. Это владение информацией. Создание совместного стратегического командования, не нашедшее, кстати, понимания среди нашего военного руководства, было весьма полезным делом с точки зрения получения информации о состоянии и потенциале авиации союзников, в особенности США. После второго июня совместные действия с американцами, и без того не слишком активные, практически прекратились. Что вполне можно понять, такого удара они давно не получали…

– Простите, что перебиваю вас, товарищ Новиков, я не совсем в курсе… – Нарком ВМФ, не проронивший до этого ни слова, вежливо приподнял палец.

– Гм, ну да, разумеется… Второго июня германский четвертый воздушный корпус нанес ночной удар по полтавскому аэродрому, на котором базировались американские «летающие крепости» из выполняющих челночные рейды – преимущественно по целям на северо-востоке Германии. Всего сто сорок бомбардировщиков. Немцам второй раз после Ленинграда удалось создать мощный бомбардировочный кулак, машин двести с лишним, и результаты были для нас, надо признать, крайне тяжелые.

– Да?

– Сорок три «крепости» были полностью уничтожены на земле, – тяжело вздохнул Новиков. – И еще двадцать шесть получили повреждения. Плюс бензин. Семьсот пятьдесят тысяч кубометров.

– М-да. Тогда понятно. Только как это согласуется с вашими словами о том, что германская авиация угрозы больше не представляет?

– По последним данным, которым я верю как себе, шестой воздушный флот люфтваффе имеет чуть больше двухсот пятидесяти кубометров восьмидесятисемиоктанового «Бэ-четыре» и лишь сто тридцать кубометров стооктанового «Це-три» для истребителей.

– И что из этого следует?

– Собственно говоря, всё. Когда наши танки врываются на немецкий аэродром, бомбардировщики стоят там зачехленные, поскольку не имеют топлива даже для того, чтобы расконсервировать моторы, не говоря уже о том, чтобы подняться в воздух. Их Panzerjager…[52]

– Извиняюсь еще раз, а по-русски можно?

– Противотанковые штурмовики. Они прикованы к земле, что благотворно сказывается на действиях наших танковых частей. Так, товарищ Василевский?

– Так. А потом в Берлине награждают летчика, уничтожившего триста советских танков[53]. Так, товарищ Новиков?..

– Я не одобряю такое ведение разговора, товарищи.

После слов Сталина все замолчали мгновенно.

– Триста советских танков… Почему бы им не наградить его за четыреста? Или за