Шрифт:
Закладка:
Позже Лусию наряду с «ведьмой» прозвали еще и «кукарачей».
* * *
Мы углубились в темноту, которая окутывала деревья. Лусия взяла меня за руку, и мне показалось, что она знает дорогу, будто ведомая лунным светом.
Мы вошли в чащу, где хоронят ослушниц.
Внезапно мы остановились. Лусия замерла, глядя в какую-то точку. Сперва я подумала, что мы там просто посидим, но потом заметила в воздухе движущийся свет. У меня возникло чувство, словно я в бреду, будто кто-то дал мне выпить воды из ручья безумия. И тут я с трудом поняла, что вижу светлячка. Его золотистое сияние то угасало, то вспыхивало вновь, как крошечное огненное сердце, бьющееся в ночи. От удивления мы открыли рты, но ничего не сказали.
Я молча заплакала, ибо не нашла слов, подходящих для этого священного момента. Да и что можно сказать, когда присутствуешь при чём-то величественном? Уже несколько десятилетий никому не удавалось увидеть светляка. Моя мать рассказывала мне о них, потому что её отец поведал ей о светлячках как о мифе, передаваемом из поколения в поколение. Пестициды уничтожили этих насекомых, передала мне мать слова и своего отца, и своего дедушки. И тем не менее вот он, светлячок, крошечный, но мощный. Я опустилась на колени, и Лусия сделала то же самое. Мы следили за его полётом в ночи, за его сиянием среди чёрных силуэтов деревьев, пока он не исчез. И в этот момент Лусия приложила ладони к моим щекам и поцеловала меня.
А ведь меня никто никогда не целовал; никто никогда так нежно не касался языком моей шеи и губ. Но я не посмела прикоснуться к ней из страха не вынырнуть из бездны, в которую погрузилась, хотя ей были безразличны и моё изумление, и моя покорность, – она была занята тем, чтобы задрать мою тунику и снять её. И сделала это решительно и в то же время нежно.
Она раздела меня под слепящим светом луны, среди деревьев.
Я никогда ещё не ощущала удовольствия от чужой кожи; прежде ни от чего не перехватывало так моё дыхание, никто не превращал меня в такую безвольную, сдавшуюся на милость победителя; я никогда не закрывала глаза, чтобы стать такой уязвимой и доступной.
И тогда я подняла подол её туники до самой груди, поцеловала её живот белой оленихи, тёмную ночь.
Я почувствовала своей кожей мягкость её длиннющих чёрных волос. Она посмотрела мне в глаза, коснулась моей спины кончиками пальцев и открыла мой рот языком. Её ласки были вспышками, загоравшимися в моей крови,[3] будто электрический ток пронзал моё тело, как огонь, возникший из
воды
воздуха
ветра.
Я стянула с неё тунику и так же, как она, медленно провела языком по её соскам и губам. Никто никогда не вынуждал меня так дрожать; никто так медленно не покусывал мою промежность; укус этот походил на нежное прикосновение.1
Я вбирала в себя её свирепый и одновременно сладковатый аромат и чувствовала, что голубой рай очаровывает и окутывает меня, что я лечу в бездну, что её ласки разрывают меня своим удовольствием на куски, потому что она впустила меня в свою внутреннюю вселенную, потому что мы сгораем вместе и вместе творим красоту. И как раз в этот момент я открыла глаза и увидела невероятное: нас окружали тысячи светлячков, маленьких золотистых огоньков, которые вибрировали в ночи, танцевали во тьме. Лусия схватила меня за волосы и прижалась ко мне всем своим телом, всей кожей, всем ртом. Мы закрыли глаза и вскрикнули в унисон, растворились друг в друге, а когда открыли глаза, светлячков уже не было. Но оставалось свечение.
Наше общее свечение.
* * *
Я всерьёз подумывала сжечь эти бумаги или уничтожить предыдущее откровение. Но меня уже не волнует, что Сестра-Настоятельница получит удовольствие, истязая меня, а нечестивицы станут меня презирать.
Единственная, кто меня волнует, – это Лусия.
Мы лежали обнажённые, моя голова покоилась на её груди, и я прислушивалась к биению её сердца. Вместе любовались сплетением ветвей вверху, чёрным небом, звёздами.
Я сказала Лусии, что светлячки, наверное, одно из её чудес, как и случаи с осами и раскалёнными угольями. Как такое возможно? Ведь если мира не существует, то нет и ничего за его пределами.
И Лусия, поглаживая меня по спине, заговорила полупрозрачным жёлтым волчьим голосом, золотистым голосом, словно прикасавшимся к ядру солнца. Она прошептала: «Истина – это сфера. Мы не можем видеть её всю, полностью, она проскальзывает через наше горло, через наше мышление».
Она продолжала говорить, приблизившись к моему рту, но не касаясь его: «Истина переменчива, она сжимается, взрывается, обладает силой пули и может быть смертельно опасной».
Я хотела спросить, зачем она мне это говорит. Но она приложила палец к моим губам и приблизила свои, почти касаясь моих: «Истина – это сфера, содержащая в себе и ложь, которая вращается с иной скоростью, как шестерёнка, которая кажется сломанной и ненужной, однако она жизненно необходима для работы всего механизма. Самое трудное – обнаружить ложь внутри сферы».
Потом мы умолкли. Лусия протянула руку к небу, словно желая прикоснуться к звёздам. «Мы – дочери луны», – изрекла она и поцеловала меня, а я не знала, что и сказать. Могла лишь смотреть на неё, могла только очень медленно ласкать её кончиками пальцев, пытаясь удержать каждую секунду и желая, чтобы этот момент застрял в моих руках.
Мы оделись, и только тогда я обратила внимание, что мы у дерева с огромным дуплом. В свете звёзд и луны, которая словно приближалась к нам, я указала ей на дупло, и она решила, что оно может служить местом наших тайных встреч. Лусия влезла в дупло и жестом позвала меня. В тесноте мы
