После завтрака, прошедшего в напряженном молчании, наэлектризованном обоюдной похотью, мы вышли на последнюю прогулку. В этот раз мы разговаривали молча: каждый из нас прекрасно знал, что мы хотим друг другу сказать, и потому слова были лишними.

На вокзал мы прибыли немного заранее. Поезд подали к перрону, мы вошли в вагон и быстро нашли Олесино купе. Закинув чемодан на верхнюю полку, я задернул шторы на окне, обернулся и увидел, что Олеся пронзительно смотрит мне в глаза. Губы сжаты, на лице – решительное выражение. Я удивленно поднял брови.

– Любимый, или сейчас, или никогда, – напряженным голосом произнесла Олеся.

Тут же по вокзальной системе оповещения прозвучало: «До отправления поезда осталось десять минут».

В следующее мгновение Олесина юбка полетела на пол, я рывком разорвал на ней блузку, и пуговицы разлетелись по купе. Мой член стальной пружиной вылетел из спущенных Олесей брюк. Повернувшись ко мне круглой попой, Олеся подалась назад всем телом, насаживая себя на торчащий кол. Ее лоно было не просто мокрым – оно протекало соками, и мой стержень сразу же проскользнул в нее. Девушка прогнулась в спине и с каким-то животным остервенением крутила тугой попой, навинчиваясь на член под самый корень. Мой поршень входил в нее в бешеном ритме. Мы сдавленно стонали, безудержно совокупляясь друг с другом в последний раз. Яйца колотились о ее попу, я зажал ее грудь в ладонях, как в тисках, и без устали вворачивал член в Олесю.

– Я… Я кончаю… – прошептала она и забилась в моих руках, но я лишь нарастил темп и продолжал вколачивать в нее член. Олеся судорожно всхлипнула и кончила снова, еще более бурно, чем в первый раз.

– Любимый… Суй в меня, пока сперма не начнет извергаться из тебя, – прошептала Олеся мне на ухо, пока я продолжал яростно и даже жестоко таранить ее лоно: – Я хочу ее на себя!

Ее узкая щелочка неприлично громко хлюпала, а я, одурманенный пеленой похоти, упавшей на глаза, все никак не мог насладиться ее телом и нарочно балансировал на грани оргазма, не позволяя напору спермы выплеснуться. Но когда я, как через воду, услышал объявление о том, что поезд тронется через пять минут, то взял Олесю за попу, резким движением снял с члена и начал обильно кончать на девушку, содрогаясь в конвульсии самого мощного в моей жизни оргазма. Мне казалось, что поток семени не остановится никогда – я кончал так долго, как никогда, и густая жидкость все хлестала и хлестала из члена, а Олеся принимала ее на лицо, на волосы, в рот, на шею, на грудь, на живот… Выстрелы спермы разбрызгивались жемчужной россыпью мутных капель и покрывали каждый сантиметр ее прелестного тела. Олеся держала мой изливающийся член в ладони, направляя струи туда, куда хотела выдоить сперму, и шептала, что любит меня, и будет любить всегда.

Поток семени иссяк тогда, когда в дверь купе постучалась проводница и сообщила, что поезд тронется через три минуты. Я лихорадочно оделся, и мы замерли в нерешительности. Я глядел на покрытую теплой спермой Олесю, и в который раз поражался тому, насколько она невероятно красива. Что можно было сказать за оставшееся ничтожно короткое время? Мы лишь любовались друг другом, осознавая, что, возможно, уже больше никогда не увидимся.

– Ты вновь в моей сперме, Олеся, – улыбнулся я: – Как и всегда, когда мы вместе.

Олесины глаза наполнились слезами, и она тихим сбивчивым голосом произнесла:

– Я навечно буду пропитана тобой, любимый…

– Мне пора, Олеся, – сказал я.

– Не забывай меня, любимый! Не забывай никогда!

Я соскочил с подножки вагона в тот самый момент, когда состав тронулся. Окна Олесиного купе выходили на другую сторону, и это было хорошо. Не нужно было портить наше прощание воздушными поцелуями и помахиванием ладони. Мы сказали друг другу все, что должны были сказать – а то, что осталось несказанным, мы и так прекрасно знали. Наша история началась безумным неудержимым влечением. Этим она и закончилась. Мы запомнили друг друга такими, какими были по-настоящему.

Поезд уносил Олесю домой. Я засунул руки в карманы и побрел по перрону, иногда оборачиваясь и глядя составу вслед.

В конце лета я уехал обратно на учебу, и уже никогда не возвращался на родину.

Больше мы с Олесей не виделись.