Алексей представил себе немецкого командира, который видел слабое сопротивление, падение интенсивности огня защитников высоты. Однако этот самодовольный фашист еще не заметил, что советские танки вышли ему во фланг. А вот с командного пункта стрелкового полка без труда можно было разобрать, что рота Соколова вышла на рубеж атаки.

На высокий берег выбрались уже четыре машины. «Зверобой» вступил в бой первым. С расстояния в каких-то триста метров Логунов запросто вогнал бронебойный снаряд прямо в борт ближайшего немецкого танка. Еще три выстрела последовали буквально один за другим. Две вражеских машины остановились, еще одна вспыхнула от попадания снаряда в мотор.

Соколов успел заметить, что огонь по наступающим фашистам, ведущийся с высоты, усилился.

– «Единичка», «двойка», прямо! «Тройка», отрезаем хвост! Вперед! – приказал лейтенант.

Все получилось именно так, как и было запланировано. Редкое везение на войне, где многое зависит от случайностей.

Рота успела подбить восемь вражеских танков, когда немцы наконец-то поняли, что атакованы во фланг со стороны реки. Их машины стали разворачиваться, подставлять таким вот образом борта под выстрелы противотанковых ружей. Пехота залегла под перекрестным огнем пулеметов. Она не имела возможность прикрыться броней танков.

Взвод Орешкина ринулся между немецкими машинами, давя врага гусеницами, расстреливая из пулеметов. Фашисты не выдержали и попятились. Но три советских танка вышли им в тыл, били с пистолетного выстрела, как говорили в прошлом веке моряки о последнем залпе перед абордажем.

Логунов выстрелил. От взрыва осколочно-фугасного снаряда опрокинулся и загорелся бронетранспортер. Вражеские солдаты бросились врассыпную, но три советских машины были совсем рядом с ними.

Алексей зло поморщился, представляя себе, что сейчас творится под гусеницами «Зверобоя». Он не слышал хруста костей, предсмертных криков ужаса вражеских солдат. Но их никто не звал на нашу землю. Они пришли сюда сами, подло напали, жгли города и села, убивали мирных жителей. Щадить врага никто не желал. Только смерть! Устав бронетанковых войск предписывает уничтожать врага всеми доступными способами, не только огнем, но и гусеницами!

Алексей развернул командирскую башенку и осмотрелся. Перед высотой горели и просто замерли в самых беззащитных позах никак не меньше трех десятков немецких танков. Между вражескими машинами группами и по отдельности лежали сотни убитых гитлеровцев. Лейтенант слышал, что Логунов уже приказывал заряжать осколочными. Это значило, что бронированных целей уже почти не было, оставалось только истреблять пехоту.

– Выстрел! – раздалось в шлемофоне. – Семен, давай направо! Уходят эти гады. Из пулемета их, Руслан! Осколочным заряжай!

Громогласное «ура» зазвучало с такой силой, что его слышно было даже в танке, сквозь грохот выстрелов. Полк поднялся в контратаку, преследовал врага. Между подбитых танков заблестели смертельными жалами трехгранные штыки русских трехлинеек. Волна красноармейцев захлестнула гитлеровцев, пока еще остававшихся в живых.

Стрельбы почти не было. Штыки на выдохе с хрустом входили в тело врагов, приклады глухо ударялись о каски и непокрытые головы фашистских солдат. Бойцы били насмерть, знали, за что сражаются, почему убивают ненавистных врагов. У каждого красноармейца было свое горе – отцы и братья, погибшие в боях, жены, матери и дети, оставшиеся на оккупированной территории, сгоревшие в разбомбленных эшелонах. У всех имелась и общая беда, одна на всех. Счастливая мирная довоенная жизнь этих людей была сожжена, истерзана, поругана. Теперь красноармейцы видели перед собой осязаемого, вполне реального врага, повинного во всем этом горе. Они истребляли его, с ненавистью, с хриплым злым выдохом обрушивали удары, вонзали штыки!

Мины засвистели в воздухе неожиданно. Первые разрывы легли чуть левее контратакующей массы красноармейцев. Но и этого было достаточно, чтобы оценить опасность. От минометного обстрела на открытой местности спасения практически нет. Командиры стали разворачивать свои подразделения назад, к высоте. Немцы тоже бросились бежать в сторону оврагов, опасаясь попасть под собственные мины.

– Вот зараза! – раздался в шлемофоне голос Логунова. – Знать бы, где эта минометная батарея у них, под гусеницы пустили бы. Коля, осколочным!

– Есть осколочным! – отозвался заряжающий.

Наводчик не успел дать команду механику-водителю, как танк вдруг резко накренился, развернулся на девяносто градусов и встал.

– Гусеница, командир! – крикнул Бабенко.

– Черт, угораздило, – зло пробормотал Соколов и приказал Омаеву: – Связь с ротой! Всем отходить за высоту. Еще не хватало нам, чтобы немцы нас тут накрыли. Экипажу занять оборону, чинить машину!

Алексей покинул танк, выбрался на снег, укатанный колесами и гусеницами.

Над полем боя теперь висела какая-то странная, почти полная тишина. Лишь где-то далеко в низине еще урчали моторы немногочисленных немецких танков, успевших отойти под защиту деревьев.

Бойцы стрелкового полка снова занимали оборону на склонах высоты, на плащ-палатках уносили раненых.

«Далеко мы от своих оторвались, – подумал лейтенант. – Не прихлопнули бы нас здесь».

Омаев бросил в десятке метров от танка мешок с дисками, улегся сам и принялся устанавливать пулемет. Соколов с «ППШ» в руках отошел влево и занял позицию за неприметным бугорком. Бабенко руководил своими товарищами. Танкисты с натугой расправляли и вытягивали порванную гусеницу, чтобы ее можно было снова уложить на катки и заменить разбитые траки.

«Быстрее, ребята», – мысленно поторапливал их Соколов, покусывая губу и осматриваясь по сторонам.

Строки устава, впитанные лейтенантом с потом и кровью, предписывали членам экипажа ни в коем случае не бросать технику, поврежденную в бою. Они должны были любой ценой вернуть машине боеспособность или принять меры к ее эвакуации в наш тыл.

Гортанные крики и две сухие очереди из немецких автоматов выгнали все эти мысли из головы Алексея. Несколько пуль звонко ударили в броню, другие с шелестом зарылись в снег неподалеку от Соколова.

Омаев тут же развернулся вместе с пулеметом и дал длинную очередь. Несколько солдат поспешно упали в снег и стали расползаться, пытаясь охватить танк и пулеметчика полукольцом. Ударили еще две короткие очереди. Один фашист уткнулся каской в снег и замер.

– Все целы? – крикнул Соколов.

– Да, целы! – гаркнул в ответ Логунов. – Чуть-чуть не зацепило. Чтобы гусеницу натянуть, нам в полный рост вставать надо. Откуда эти гады приползли? Надо же, заметили нас эти паскуды.

Соколов не стал отвечать на это, прицелился, дал очередь из автомата и свалил гитлеровца, самого близкого к поврежденному танку. Остальные тут же развернулись в сторону лейтенанта и открыли огонь. Алексей отполз назад, перекатился на три метра вправо, сбросил темный шлемофон, чтобы тот не выдавал его на грязном, но все же относительно белом снегу.

Теперь главное состояло в том, чтобы удержать немцев дальше сорока метров. Иначе они просто