висело новое объявление. Там было написано: «ФА де Гартман теперь – полноправный член Международного идейно-трудового содружества». Когда я повернулся к г-ну Гурджиеву, его глаза будто бы лучились ободрением. Для меня это было очень сильным переживанием счастья. Я не смог сдержать себя: слёзы хлынули из моих глаз.

По вечерам г-н Гурджиев всегда спрашивал нас, что мы выполнили из наших заданий в течение дня, и давал нам другие задания на следующий день… Однажды нам дали задание, которое никто не мог понять. Но нам нельзя было попросить г-на Гурджиева повторить или объяснить что-нибудь. В ту ночь Петров, Захаров и Успенский пришли в нашу комнату, и мы спрашивали друг у друга: «Как вы поняли, что г-н Гурджиев имел в виду?» Один говорил одно, другой другое, третий третье, и только позже, после всего этого, мы пришли к правильному пониманию. Мы все были очень горды, что если г-н Гурджиев нас спросит, мы сможем ему правильно ответить.

Пришёл следующий вечер. Мы ждали, и г-н Гурджиев дал нам задания на следующий день, но он вообще не спросил про то задание, над которым мы бились в предыдущую ночь…

Прошли две недели, и однажды вечером, как всегда, мы сидели, и г-н Гурджиев, как если бы не было ничего необычного, сказал: «Ах да, я забыл спросить вас о задании, которое я вам дал две недели назад. Петров, вы можете вспомнить, что это было?» И бедный Петров, очень поникший, тихим голосом сказал: «Нет… я забыл».

Г-н Гурджиев изменился в лице, и его голос в один момент стал очень сожалеющим: «Вот так. Я приготовил для вас что-то, о чём вам нужно будет подумать, но теперь я не могу вам сказать это. Потому что если есть уже забытое, то вы не склеите их вместе». Он сплёл пальцы, проиллюстрировав нам это, встал и вышел. Мы все были разочарованы, но ни один из нас, хотя многие помнили, о чём вопрос, и не подумал сказать: «Г-н Гурджиев, я помню!», потому что мы не хотели поставить Петрова в такую ситуацию, где казалось бы, что только он один забыл.

Позже вечером г-н Гурджиев пошёл, как всегда, в кафе; в этот раз он взял с собой только Петрова… Это была своеобразная «награда» и способ г-на Гурджиева обращения с людьми, даже если они что-то забывают, когда он видел, насколько искренне это их печалило.

Однажды вечером после гимнастики г-н Гурджиев начал говорить об исповеди, настоящей исповеди, и как она проводится в эзотерических школах. Настоящая исповедь не имеет отношения к исповеди в церкви. Её суть состоит в том, чтобы человек увидел свои собственные пороки не как грехи, а как помехи в его развитии.

В эзотерических школах были знающие люди, изучавшие природу человека в целом. Их ученики были людьми, желающими развить себя. Они говорили искренне и открыто про свой внутренний поиск, как достичь своей цели, как подступиться к ней, и о своих характерных чертах, с которыми столкнулись на пути к этому. Чтобы пойти на такую настоящую исповедь, нужно решиться увидеть собственные реальные пороки и рассказать о них. Г-н Гурджиев сказал нам, что это очень важно – особенно для того, чтобы увидеть свою основную черту, вокруг которой (как вокруг оси) крутятся все глупые, комичные и второстепенные слабости.

С первых дней г-н Гурджиев говорил с нами об этой основной слабости. Увидеть её и осознать очень болезненно, иногда невыносимо. В эзотерических школах, как я упоминал, с большой осторожностью открывается для человека его основная слабость, потому что правда о себе иногда может привести к сильному отчаянию и суициду. Духовная связь с учителем предотвращает такую трагедию. В Священном Писании говорится о моменте осознания своего основного порока. Когда вас ударяют по правой щеке, вы должны подставить левую. Боль от открытия своего основного порока подобна шоку от удара в лицо. Человек должен найти в себе силы не бежать от этой боли, но смело подставить другую щёку – это значит, услышать и принять остальную правду о себе.

Однажды г-н Гурджиев позвал нас в свою комнату, одного за другим. Мы сели на ковёр перед ним, и он начал говорить о том, как достичь такой глубины в себе, с которой становится возможным искренне встать лицом к лицу с самим собой. Он был необычайно добр и ласков с нами. Это выглядело, как если бы повседневная маска спала с его лица, и перед нами был самый родной человек на свете. В такие моменты сила и власть внутренней духовной связи с ним ощущалась очень интенсивно.

На следующей неделе он снова позвал нескольких из нас побеседовать лично, но по какой-то причине не вызывал меня и, как я думаю, даже избегал меня в течение дня. Я чувствовал, что мне нужно поговорить с ним, и, наконец, я застал его одного на большой террасе. Я сказал: «Г-н Гурджиев, в Санкт-Петербурге вы говорили, что нам нужно рискнуть только пятью копейками в начале; другими словами, что нам нужен только минимум веры в ваше учение, чтобы начать применять его в нашей жизни. Но если ваш совет действительно хорош, и мы поймём, что это помогает нам, нам нужно будет рискнуть ещё десятью или двадцатью копейками; это значит, нам нужно доверять вам всё больше и больше. Нужно ли мне теперь полностью доверять вам, и без вопросов выполнять всё, что вы советуете мне делать?»

Он легонько кивнул головой, выдержал паузу и потом сказал: «Определённо, в целом это так. Но если я начну учить вас мастурбировать, вы меня послушаете?» И он ушёл, не продолжая беседу.

Я придал большое значение этим словам, потому что они указали на суть его Работы. Нет пути бесспорного подчинения; ученик должен всегда помнить свою собственную главную цель. Даже интенсивные провокации учителя не должны сводить ученика с его истинного пути.

Намного позже г-н Гурджиев сказал, что наша совесть должна вести нас в наших поступках. Совесть – это врождённое качество: нам не нужно учиться ей; нам нужно только проснуться, потому что почти всегда мы спим по отношению к ней.

VII

Встреча с обществом

Господин Гурджиев решил, что нам нужно на самом деле пережить опыт поста, о котором он нам уже говорил, но добавил особые условия. Он сказал женщинам поселиться на верхнем этаже, а мужчинам на нижнем. На период поста мужчинам и женщинам