быть, он даже не найдёт кирпич! Что тогда? Что тогда будет? Он думает, что лучше иметь карточный домик, чем ничего… Но риск необходим. Без разрушения старого не может начаться ничего нового.

Иногда, в неожиданной вспышке, так отчётливо видна вся эта фальшь! И тогда человек чувствует, что у него есть право – нет, он обязан – выбросить вон всё своё прошлое, и даже потоптать его ногами, потому что оно больше ему не нужно. И тогда насколько жалкими предстанут перед ним все люди, с их мелкими идеалами, стремлениями, страданиями, страстями и прочим! Как он захочет крикнуть им, что всего этого не существует: нет такого страдания, нет такой любви, ничего из этого, всё это придумано ими самими! И ему кажется тогда, что крылья выросли за его спиной, и он, не зная почему, начинает любить всех, понимать всех, и желает сказать другим людям, объяснить им всё, что он понял и о чём думает. И в то же время, когда это вы, вы чувствуете, что не знаете, как сказать им это, чтобы они поняли. И из-за этого вы остаётесь безмолвны…

Потом что-то происходит, что-то во внешней жизни, и все эти хорошие чувства и мысли исчезают… Вы начинаете видеть только внешнюю жизнь. Вы страдаете, потому что снова начинаете всё видеть только через это тёмное стекло. Вы помните всё, что произошло несколько минут назад, и вы даже помните свои чувства и мысли, но вы ничего не можете… Что-то внутри физически грызёт ваше сердце, физически болит, как болит зуб. И нужно много часов размышлений и много уроков, чтобы вытолкнуть из себя это плохое состояние, выбросить его из себя и быть способным снова, без боли, чувствовать своё «Я»…

И здесь возникает вопрос: как сделать так, чтобы это плохое состояние больше не появлялось? Возможно, мы можем достичь точки, где никто извне не определит, что происходит у нас внутри… Но для чего служит всё это внешнее, когда внутреннее всё время страдает? Понимать, видеть, не показывать – это возможно. Но как выдернуть сам корень, чтобы больше ничего этого не повторялось?

VI

Работа углубляется

Однажды утром я проходил мимо Захарова, сидящего за столом на первом этаже. Перед ним лежали листочки бумаги. Я спросил его: «Что ты делаешь?» Он ответил: «Я учусь расписываться так, чтобы никто не мог понять, кто я – на случай большевиков». Мы оба взорвались смехом.

Что было актуальным в этом вопросе, так это создание символа, который соответствовал бы нашей организации. Г-н Гурджиев дал нам задание подумать над подходящим названием для нашего общества, учитывая быстро меняющуюся политическую ситуацию. Успенский предложил: «Общество по борьбе против сна». Г-н Гурджиев рассмеялся, сказав, что это слишком очевидно. После долгой дискуссии, наконец было выбрано название «Ессентукское общежитие Международного идейно-трудового содружества».

Теперь встала проблема создания символа для входных ворот, и, по той или иной причине, г-н Гурджиев поручил нарисовать символ мне, так же как и впоследствии в Тифлисе.

У Петрова, который был превосходным каллиграфом, я узнал, как писать надписи особым стилем. Полностью русские, но с элементами древнееврейского письма. Тогда я нарисовал символ, написал наше название красным цветом и украсил его зелёными пентаграммами – я смог найти только два цвета краски.

Когда я закончил, г-н Гурджиев пришёл вместе с Петровым, посмотреть, что у меня получилось. Он сказал Петрову: «Здесь, с этой стороны, нарисуйте эннеаграмму[8]». Но он был против того, чтобы в надпись вкладывалось мистическое значение.

Мы повесили вывеску над нашими воротами. Это привело к одному удивительному результату. Один из наших знакомых пришёл позвонить. Он с ужасом увидел символ и сразу же пошёл консультироваться со «специалистом» по всякого рода тёмным мистическим обществам, пытаясь объяснить нам ужасную опасность, скрывающуюся за подобными надписями. Когда он уходил, он умолял нас бежать с ним, пока ещё было не поздно.

Я никогда не забуду, как одному интеллигентному и одарённому молодому человеку дали очень сложное внутреннее упражнение. Если же он не будет успешен в том, что требуется, «его отошлют в туркестанскую исправительную секцию Международного идейно-трудового содружества». Он сказал мне об этом, и я ответил с улыбкой, что существование исправительной секции очень сомнительно, но требуемое задание однозначно должно быть выполнено.

Однажды вечером в коридоре внизу появилось объявление, красиво написанное Петровым от руки, в котором говорилось, что образовано Международное идейно-трудовое содружество, и что г-н Гурджиев не собирается работать с кем-либо, кто не входит в это содружество.

Каждый день появлялись новые объявления: что в этом содружестве будут полноправные члены, которые будут принимать участие в Настоящей Работе; что также будут кандидаты, чьё участие в Работе будет ограничено; и будут те, кто не могут даже надеяться принимать участие в Работе, пока не станут кандидатами. Первыми полноправными членами были названы Успенский, Петров и доктор Шернвалл.

От нас потребовали разрыва всех уз, имелось в виду, что нельзя отождествляться – т. е. слепо привязываться – с чьим-то мужем или женой, с родителями, детьми, друзьями и пр. Это объявление оказало огромный эффект на меня и мою жену. Не привязываться друг к другу – что это значит? Не беспокоиться друг о друге – это заставило нас размышлять, чтобы прийти к новому пониманию. В то время я чувствовал, что не задумываясь, пойду куда угодно и буду делать всё, что прикажет г-н Гурджиев. Но это было вообще не тем отношением, которое требовалось в Работе, каждый шаг должен быть очень тщательно обдуман.

Что касается моей жены, хотя она была очень поглощена Работой, её любовь ко мне была сильнее, она даже была готова расстаться со мной, если это будет необходимо для моей работы. Но г-н Гурджиев всегда говорил: «Мне нужны вы оба или ни одного».

Потом появилось объявление, которое обязывало каждого сдать всю свою собственность, которая должна быть внесена в список. Я легко мог это сделать, поскольку материальные вещи были для меня не слишком важны; моя жена сама расскажет, какую сильную внутреннюю борьбу она пережила в это время.

Я была очень рассержена, когда мой муж отдал всё. Если бы по той или иной причине мы оба или даже я одна не захотели бы оставаться с г-ном Гурджиевым, мы остались бы без копейки, пока не нашли бы способ зарабатывать деньги. Это была правда, что у нас много друзей, тогда живших на курорте. Я знала, что некоторые из них