Ущелье всё больше наваливается на нас по мере того, как мы продвигаемся вперед. Вьётся по-змеиному, сужается. Даже дышать уже трудно.

Через час пути мы, наконец, выбираемся наружу и перед нами открывается широкое длинное поле, застланное разнотравьем и яркими цветами. Вдалеке у самого горизонта виднеется бор с острыми верхушками елей, усыпавшими холм на подступах к высокогорью. Чем выше подъем, тем гуще и страшнее становится лес.

Где-то там отец. Точно знаю.

Ждёт нашей помощи, зовёт нас мысленно, высматривая средь черных скалистых стен и могучих деревьев.

Я примерно так и представляла себе эти места, но в реальности все оказалось куда красивее. Жаль, меня сюда привел такой грустный повод.

Чтобы спуститься вниз, нужно преодолеть резкий спуск, усыпанный грудой больших и не очень камней, крутые выступы в скале. Высотой он как два наших дома, если их поставить друг на друга.

Мать с опаской глядит вниз, оценивает примерный маршрут, сопоставляя его со своими физическими возможностями. Понимая, что здесь ей не спуститься, скрещивает на груди руки и отшагивает назад.

– Высоко, – говорит. – Опасно.

– А кто сказал, что будет легко? – спрашиваю я надменно. – Предупреждала ведь!

– Нужно найти другой путь, – предлагает мать.

С этим я согласна. Не хватало ещё нам покалечиться. Тогда отцу уж точно никто не поможет.

Обнаружить обходной путь сразу не получилось. Отец о нём ничего мне не рассказывал, так что пришлось поплутать средь этих холодных скал, поискать его как следует.

Умаялись мы изрядно, но всё-таки нашли безопасный склон.

Спустившись, двинулись прямо к сосновому бору, что окаймлял широкой полоской горный массив, скрытый в горячем летнем мареве.

Идем, идем и идем… Ноги уже не слушаются, голову припекло, а спину начинает пощипывать от безжалостного летнего солнца, но останавливаться ни в коем случае нельзя.

Мать тоже держится, но постепенно всё же выдыхается – я вижу. Устала, ослабла, но виду не подаёт. Еще бы! Я её сюда насильно не тащила.

Ещё немного и мы бы дошли, но на подступах к одному из холмов мать проваливается левой ногой в невысокую ямку и с обрывистым звонким криком падает на землю. Хватается обеими руками за правую ступню и пронзительно, жалостно стонет.

– Сука… – вырывается у меня неслышно. – Ведь знала же…

Сцепив от злости зубы, закатываю глаза. Небо обрушивается на меня, прижимая к земле. Надежда подобно лузге просачивается сквозь пальцы и, подхваченная ветром, уносится за горизонт.

Мать корчится от боли, припав к траве и на этом по всей видимости поиски отца нам придется прекратить.

СПАСИБО, МАМОЧКА!

ТЕПЕРЬ МЫ ВРЯД ЛИ НАЙДЕМ ОТЦА И ПОМОЖЕМ ЕМУ!

ВСЁ БЛАГОДАРЯ ТЕБЕ И ТВОЕЙ УПЕРТОСТИ! НИКОМУ НЕ НУЖНОЙ И ГЛУПОЙ!

Нужно подойти, посмотреть, что с ней там случилось.

Скидываю на землю рюкзак, подбираюсь ближе, сажусь рядом.

– Что такое? – спрашиваю.

– Ты что слепая? – вопит в сердцах мать. – Я упала! С ногой беда!

Щиколотка у нее тут же распухла и слегка покраснела. Я инстинктивно тянусь к месту ушиба, но мать едва почувствовав мои пальцы, взвизгивает и одергивает ногу.

– Не трожь! – вопит она. – Больно!

Чуть ли не шипя от гнева, я помогаю ей подняться и добраться до ближайшего деревца. Нужно переждать в тени пока нога мало-мальски успокоится и я надеюсь, идти дальше, но она как назло еще сильнее краснеет и набухает.

Какая же она… тупая!

Пойти в горы в этом сарафане и шляпе, навернуться тут чуть ли не на ровном месте и сидеть, лить слезы в то время, как отец в эту минуту, возможно, погибает от жажды или потери крови.

Встала и пошла, дубина! Нечего ныть!

Мне что, тащить её на себе до самого дома? Или просто оставить здесь?

Естественно, придется возвращаться домой и вести её под руку, ведь это моя мать.

Придется откладывать поиски!

Она просила немного времени, чтобы отдохнуть, но мы не могли себе этого позволить – двинулись в обратную сторону.

Решила, что отведу её домой и вернусь сюда – хоть ночью, хоть под утро… не важно. Дорогу я уже поняла, так что дело пойдет быстрее. Заодно захвачу теплые вещи. В горах должно быть очень холодно.

И пусть мать хоть слово мне скажет, вновь уговаривая остаться. Молчать не буду!

Чтобы она осознала свою вину, во все интонации и жесты, пока мы шли, я вкладывала как можно больше презрения и злости, но она не обращала на это внимания.

Наглая дура!

Ужасно раздражает её запах, этот плач, то, как она периодически взвизгивает от боли, наступая на больную ногу…

Но выбора нет.

Я тащу её ради отца, а не для того, чтобы облегчить ей боль. Надеюсь, она это понимает.

Шли мы долго, устали как собаки.

На подступах к дому потемнело, задул прохладный ветер.

Ноги мои уже едва отрывались от земли, мать тоже обессилела, но останавливаться я ни ей, ни себе не позволяю. Ради отца мы должны идти, должны быстрее вернуться домой, чтобы я как можно раньше возобновила поиски.

Каждая секунда важна.

Потерпи еще немного, папочка…

– Говорила тебе остаться дома, почему ты меня не послушала? – яростно спрашиваю я у матери, когда мы выходим на вершину склона и различаем, наконец, очертания нашего домика вдали. – Столько времени впустую потеряли!

Возможно, это лишнее в нашей-то ситуации, но я устала сдерживаться. Почему из-за её глупости должен страдать отец?

Мать в ответ ничего не говорит, плачет сильнее и тяжело дышит, делая вид, что ей больно.

– Мы нашли бы его, нашли бы! – напираю я. – А теперь шансов на его спасение еще меньше.

– Не кричи на меня, – требует мать. – Мне также плохо как и тебе.

– Не указывай!

– А ты не дерзи матери!

– Заткнись! – срывается у меня. – Отец пропал и…

Договорить я не успеваю, потому что мать отвешивает мне крепкую оплеуху.

– Не смей так со мной говорить! Я – твоя мать!

Меня захлестывает ярость и не долго думая, я влепляю ей ответную пощёчину.

Глаза у матери округляются и в ужасе застывают. Она смотрит на меня и с грустью, и с сожалением, и страхом, а потом, касаясь ладонью лица, ошеломлённо садится на землю и рыдает.

Двигаясь словно робот, я медленно поворачиваюсь в сторону дома и иду дальше.

Где-то вдалеке лает Абур. Сначала не нахожу его, но вскоре замечаю, как в высокой траве вдалеке мелькают его уши. Несется навстречу. Немного погодя, уже болтается у меня в ногах, обнюхивает, облизывает мои уставшие и обессиленные колени.

– Ну и где тебя носило? – с недовольством спрашиваю я. – Пшел вон!