какой-то одной этнической принадлежности или цвета кожи, но если бы пришлось выделить в их внешности что-то общее, я бы назвала тонкие, мелкие черты лица – возможно, по-модному непримечательные, – большие мечтательные глаза, намек на хрупкость и чувственность. Длинные волосы, выступающие ключицы.

Я наблюдала за ними, запоминала их, разглядывала с теми же возбуждением и беспомощностью, что вызывали у меня все девушки, которые привлекали его. От моей паники не был застрахован никто. Однажды он упомянул, что пятнадцать лет назад потерял невинность с красивой девушкой по имени Джессика. После этого я не могла успокоиться несколько недель. Джессика. Джессика. Я думала, как бы найти ее по одному только имени, чтобы посмотреть на нее, сравнить и оценить.

Собирая встреченных на улице женщин и складывая их в мысленный архив, я по мере сил пыталась защититься. Я постаралась составить список всех угроз в нашем районе, чтобы как можно лучше к ним подготовиться. Но поскольку мой разум слился с его, я хотела этих женщин столь же сильно, как их захотел бы он. Я смотрела на них с таким же рассеянным и властным желанием, и мои пытливые, напористые фантазии о них походили на мужские фрикции во время секса.

Мой взгляд на время задерживался на девушке, а затем возвращался к предыдущему объекту.

8

Июльским субботним днем ультраправый террорист застрелил трех человек в Мальмё. Преступник, одетый как католический священник, вошел в сквер у церкви Святого Петра, где в солнечную погоду офисные сотрудники садились пообедать среди туристов, и открыл огонь.

Погибли семилетний японский мальчик, приехавший в отпуск с родителями, и две местные женщины, работавшие неподалеку.

Киран увидел эту новость в интернете, когда мы вернулись домой с купленными газетами и кофе. Кровь отлила от его лица. Он встал, что-то невнятно бормоча и не отрываясь от телефона, выскочил из квартиры на лестничную площадку. Я слышала, как он ходит там взад-вперед и что-то тихо говорит, но слов разобрать не могла. Я стояла замерев, глядя на кофе и свои голые ноги. У меня перехватило дыхание. Я даже не моргала, и глаза вскоре наполнились слезами. Я знала, что в Мальмё теперь живет Фрейя.

Надо быть безумной, чтобы начать ревновать в такой момент, не говоря уже о том, чтобы впасть в паралич от ревности, но я была влюблена, а значит, безумна. Могу лишь порадоваться, что по крайней мере от этого вида безумия я исцелилась, хотя и утратила вместе с ним многое другое.

Он вернулся в квартиру, лицо чуть раскраснелось, но в остальном он выглядел как обычно, и я поняла, что Фрейя не пострадала. Он сел, не глядя на меня, и резко, словно киношный отец семейства за завтраком, развернул газету. Я открыла пакет с булочками и выложила их на тарелку, сознавая, что сегодня не смогу проглотить ни кусочка. Во мне зрело чувство, которого я не испытывала много лет, – желание наказать своим отказом от еды.

В юности я регулярно ощущала это бессмысленное, но непреодолимое желание, направленное на тех, кто меня обидел. Чаще всего это были парни, не отвечавшие мне взаимностью или любившие меня не так, как надо, но порой и родители, и учителя – словом, все, кто чем-то не устраивал меня. Я никогда не считала эту свою реакцию рациональной и, разумеется, понимала, что мои обидчики никогда не узнают, что я не ем, а даже если бы узнали, то уж точно не догадались бы, что я морю себя голодом им назло.

То, что о моей боли никто не знал, вполне устраивало меня: я мучилась из-за них без их согласия.

Я сняла крышки со стаканчиков с кофе и случайно налила молоко в оба, хотя Киран пил черный кофе.

– Эй, – протестующе пробормотал он.

Я сообразила, что натворила, и слишком сильно сжала картонный стаканчик. Обжигающая жидкость выплеснулась на стол, обрызгала ему брюки и ботинки. Ужас сковал меня, стиснул горло.

– Какого хрена?! – закричал он и отступил, отряхивая брюки.

– Прости, прости, – повторяла я. – Сейчас… – Я схватила кухонное полотенце и попыталась вытереть.

Он дернул ногой – не чтобы пнуть, а просто отгоняя меня, точно собаку.

– Просто отвали, ладно? – сказал он, ушел в ванную и запер дверь.

Я опустилась на колени, вытерла пол, выжала полотенце над мойкой, затем поставила греться воду, чтобы вымыть пол. Когда чайник засвистел, я услышала, как хлопнула входная дверь.

Я выглянула в окно и увидела, как он вышел на улицу; его светлые волосы блеснули на солнце, словно объятые огнем, он направился в сторону канала своей обычной быстрой, уверенной походкой. Я провожала его взглядом, пока он не исчез из виду, а потом пошла в спальню, включила ноутбук и принялась гуглить Фрейю.

9

На одном снимке Фрейя сидит, откинувшись на стуле и запустив длинные пальцы в темные, взлохмаченные волосы, подстриженные под боб. Она затравленно, напряженно смотрит то ли на фотографа, то ли в объектив. Ее ноги по-мужски расставлены – такая поза идет только изящным худышкам. Выпирающие ключицы и безупречные маленькие грудки едва прикрывает белый мужской жилет.

Щелк.

Здесь она сидит на закатном пляже, рисует что-то на песке, щурясь на фотографа из-под ладони. На ней красное платье в огурцах, спадающее с одного плеча, и ковбойские сапоги. Она улыбается, у нее очень белые зубы.

Щелк.

На следующем снимке она танцует в углу бара, залитая светом от музыкального и сигаретного автоматов. Голова запрокинута, глаза закрыты, крепкое тело идеально обтягивают черная футболка и черные джинсы – суровая одежда ковбоев. Изо рта свисает сигарета – она похожа на Патти Смит или на особенно хорошенькую девочку Чарльза Мэнсона.

Щелк, щелк, щелк.

10

Я заходила в соцсети Фрейи каждый день – утром по пути в офис, сидя в парке с кофе в обеденный перерыв. Я проверяла ее фейсбук и инстаграм и, если было время, прочесывала поиском, охотясь на все, что с ней связано.

Я шарила по страницам ее друзей, отмечавших ее на фотографиях, чтобы посмотреть, не выложили ли они еще какие-то снимки с ней (иногда они в самом деле их выкладывали), и узнать, в каких барах и ресторанах она бывает.

Лучшими днями были пятницы, когда Киран ходил куда-нибудь вечером и оставлял дом в моем распоряжении. Он не брал меня с собой только по пятницам, когда его друзья-галеристы встречались после работы, чтобы выпить, поесть пиццы, обсудить выставки и коллег.

Когда мы с Кираном только