Шрифт:
Закладка:
При появлении в доме новых людей Маршалл иногда устраивал им чуть ли не допрос с пристрастием о характере их работы и жизненного выбора: «Чем занимаешься? Почему именно этим? Зачем оно тебе? А если по-другому к этому подойти? В чем конечный смысл?» Отчасти это шло от ненасытного любопытства Маршалла. Он просто хотел больше знать о людях и лучше понимать образ их мыслей. Отчасти же это было использованием сократовского метода в исполнении Маршалла: всё ставить под сомнение, чтобы заставить людей задуматься, как и на что они тратят драгоценное время отпущенной им жизни. Хотя причинение душевной боли в его намерения не входило, доподлинно известен как минимум один случай, когда он своими расспросами в буквальном смысле загнал бедолагу в угол и оставил там лежать в позе эмбриона.
Дух Радужного особняка вполне соответствовал роду занятий «деток Пита» в НАСА. На работе они перетряхивали аэрокосмическую отрасль, с тем чтобы вырвать власть из лап чиновников и военщины и передать ее в руки ярких личностей. Вот и в быту Джесси Кейт, Робби и Маршалл были поборниками новых социальных структур. Дом в их понимании был «сообществом с намерением» стимулировать обсуждение великих идей изменения статус-кво и переустройства социума к лучшему. Вибрации контркультуры 1960-х годов осевшие вокруг Залива инженеры и инвесторы в общем и целом заглушили, однако в Радужном особняке отзвуки той эпохи возродились к жизни, пусть и мутировав.
Маршалл считал общинный образ жизни наиболее естественным для человечества в силу его родоплеменной природы. «Обожаю коммуну, – сказал он. – Это полная любви среда, изобилующая идеями, где я еженедельно познаю множество всего нового. Меня по-настоящему волнует лишь один вопрос: почему людям хочется заточения в ячейке семьи, или как это там у них называется. Ведь это весьма специфическое и совсем недавнее изобретение человечества, а главное – не особо умное, по моему мнению».
Люди, жившие или просто гостившие в Радужном особняке, упивались его общинной энергией. Там царило ощущение перманентных летних каникул. Чуть ли не каждый вечер сотоварищи и их гости собирались за по-семейному обставленными трапезами по какому-нибудь случаю, предложенному тем, кто на этот раз соблаговолил взять на себя инициативу. У Маршалла был особый дар превращать остатки еды в новые блюда и так насыщать хоть тридцать человек буквально ничем. Время от времени среди гостей оказывались главы государств, астронавты, ученые, миллиардеры, изобретатели и прочие знаменитости.
После трапезы народ обычно собирался в просторной библиотеке, где полки ломились от книг на любые темы – от философии и химии до архитектуры и фэншуя, а на стенах красовалась эклектичная пестрая экспозиция всевозможных картин. Заваривался крепкий чай. Откупоривались во множестве бутылки виски. Разгорались дискуссии по самым разнообразным животрепещущим вопросам – от тайных угроз, исходящих от искусственного интеллекта, до явных рисков от скопления космического мусора на разновысотных околоземных орбитах.
Чуть более формально было обставлено выделение части площади Радужного особняка под лабораторию-мастерскую гибридных художественно-технологических проектов. На стенах дома постоянно сменяли одна другую всё новые арт-инсталляции. Одно время, например, сразу за порогом гостей встречал свисающий с потолка гигантский тетраэдр из рулонов туалетной бумаги и бумажных полотенец. Многие из обитателей дома были активистами программистского движения за прикладной софт с открытым исходным кодом, который каждый волен использовать и дорабатывать по собственному усмотрению. Поэтому на Радужном частенько принимали хакерские марафоны, и тогда особняк на весь вечер, а то и на целый уикенд оккупировали толпы программистов.
Селестина Шнагг, бывшая постоялица Радужного особняка (теперь-то уже венчурная капиталистка), любила загорать у пруда с карпами кои – и это ее медитативное занятие не раз прерывалось налетами орд инженеров. «Вкатят, бывало, массу тележек с каким-то электрооборудованием, заполонят им весь дом и двор, свет повсюду включат, – вспоминала она. – Сами набьются внутрь ограды сотнями и захватят всё на двадцать четыре часа. Оставалось либо присоединяться к ним, либо не мешать. Было что-то очень настоящее в том, как эти люди предаются страстному желанию сделать что-то полезное. Не обязательно программное обеспечение. Это мог быть какой-нибудь личный проект. Люди в доме были в целом столь щедры на обмен знаниями и опытом, что я его называла Раду́шным особняком. По крайней мере, в отношении всех этих ботанов он именно таким и был».
На выходные Маршалл всякий раз придумывал вылазку куда-нибудь за приключениями и приглашал всех желающих. «Уилл всегда был помешан на коллективных мероприятиях, куда допускали всех подряд, – сказала Шнагг. – Скажет, типа: „Собираемся туда-то! Кто с нами? Все за мной!“ И все попрыгают в свои развалюхи и поедут в НАСА гонять коз[34] и любоваться, как дивный лунный модуль Уилла скачет на батуте и мечется между сетками ограждения. А потом обратно по развалюхам – и в Сан-Франциско танцевать сальсу».
Эти приключения с Маршаллом становились еще более захватывающими от того, что его друзья описывали как «поле ирреальности». Похоже, Маршалл обладал сверхспособностью притягивать удачу и счастливые совпадения – и через это выпутываться из самых стремных ситуаций, которые, впрочем, преследовали его всюду, куда бы он ни отправлялся.
Вскоре после переезда на Радужный, к примеру, Маршалл решил прогуляться в горы на пару со своей тогдашней девушкой. Выбранный ими двухдневный пеший маршрут протяженностью пятьдесят миль пролегал из Купертино вверх к перевалу через хребет Санта-Крус и далее вниз к дикому тихоокеанскому пляжу Уодделл-Бич. В рюкзак он упаковал пару бутылок воды, двуспальный мешок и пакетик орешков. Ни о том, как им добираться с пляжа обратно домой, ни о том, как им выжить, если хоть что-то пойдет криво, он даже не задумывался. Какая разница? Первый день прошли, в спальном мешке переночевали, второй прошли – всё нормально. «Лишь уже на спуске к пляжу с последнего холма, до нас с нею вдруг начало доходить, что сотовый сигнал не ловится, обратной дороги нет и никакого плана на этот случай тоже нет, – сказал Маршалл. – В походе мы с ней еще раньше разругались из-за того, что я не прихватил с собой еды. Но тут я заметил на пляже группу кайтсерферов и говорю ей: „Надеюсь, это друзья“».
И тут поле ирреальности включилось на полную катушку, поскольку инструктором по кайтсерфингу оказался хороший знакомый Маршалла Дон Монтэг, один из пионеров рассекания
