Без каких-либо предисловий он спросил:

– Ну как, тебе понравилось это?

– Честно? Было круто. Но не для меня. Я не хочу становиться зависимым. Я лучше прокачаюсь в серфинге этим летом. Я…

Аттикус перебил его:

– Знаешь что? Ты самый скучный парень, которого я когда-либо встречал. Иди-ка ты к черту.

– Погоди, ты чего? – спросил Тео.

Но Аттикус повесил трубку.

Тео грустил все то воскресенье, раздумывая, не позвонить ли Бэт и не рассказать ли ей о том, что произошло. Потом перешел к ненависти к себе за то, что использует Аттикуса как повод позвонить Бэт, и подумал: может, просто пойти к Аттикусу домой и поговорить с ним, но тут он вспомнил моменты, когда Аттикус бывал в дурном настроении и только спустя время он отходил.

– Что-то не так? – спросила Тео мама поздно вечером.

– Ага. Переживаю за Аттикуса. Какой-то он грустный. – В последнее время Тео редко разговаривал с матерью наедине, но ему казалось, что он вот-вот взорвется, если этого не сделает.

– Да, мы все переживаем за него, – сказала мама.

Тео, развалившийся на диване перед телевизором, выпрямился.

– А ты-то чего?

– Солнышко, все знают, что у Аттикуса депрессия. И никто в этом не виноват. Наверное, ему стоит начать принимать какие-то лекарства.

Он принимает лекарства, подумал Тео. Но маме об этом он не сказал. Он не хотел выдавать своего друга.

Тео был слишком занят спортом, чтобы часто видеться с Аттикусом той весной, и в мгновение ока старшая школа закончилась. Церемония вручения дипломов в старшей школе дарила свободу и ужасала, как если бы тебя выбросили из самолета для прыжка с парашютом, когда ты еще не был к нему готов. Аттикус выпустился, но не появился ни на церемонии, ни на вечеринках и никогда не отвечал на звонки Тео. Тео хотел поскорее убраться с острова и уехать в Калифорнию, чтобы заняться серфингом и поступить в колледж, и он в основном был занят своими делами. Поэтому он прекратил все попытки связаться с Аттикусом.

Тем летом Тео устроился в магазин велосипедов Янга. Работа ему нравилась. У него хорошо получалось чинить велосипеды и ладить с людьми. В свободное время, когда волны были достаточно хороши, он занимался серфингом.

В один из жарких летних дней, когда облака окрасили небо в серый цвет и была стопроцентная влажность, но не было дождя, в день, когда все раздражались, Тео был на работе и увидел Аттикуса, бредущего в одиночестве.

– Ат! – закричал он. – Аттикус!

Было около полудня. Многие люди взяли велосипеды напрокат, и большинство не собиралось их возвращать в скором времени, да и на работе было много парней, так что Тео помчался по Саут-Бич-стрит, выкрикивая имя Аттикуса.

Он схватил друга за плечо.

– Эй, подожди!

Аттикус остановился.

Тео хорошенько его рассмотрел.

– Ты похож на Эдгара Аллана По, – сказал Тео.

– Спасибо, – ответил Аттикус, чуть ухмыльнувшись.

– Что с тобой происходит, чувак? – Тео перегородил ему дорогу, заставляя Аттикуса посмотреть другу прямо в лицо.

– Просто переживаю темные времена, – сказал Аттикус. – Я расстался с Бэт.

– Расстался? Почему?

Аттикус пожал плечами.

– Да она мне мозги выносила.

– Ответь по-нормальному.

– Ну ладно, я ей выносил. Это для ее же блага, Тео. Я не создан для отношений. Она вся в восторге от поступления в колледж. А у меня нет сил даже двух слов связать.

– Тебе стоит пойти к психотерапевту.

– Так я хожу. Сказал, спортом заняться. Вот я и занимаюсь – гуляю.

– А твои родители…

– Они делают все возможное. Мама улыбается так, что у нее вот-вот рот порвется, ей-богу. Готовит мой любимый ужин каждый вечер, и я его еле доедаю. – Аттикус посмотрел на тротуар. – Мне нужен только окси, Тео. Больше окси.

– Похоже, тебе нужен рехаб, а не больше наркоты.

– Ой, чувак, не начинай. Будь мне другом, ладно?

– Ладно, ну и что мне делать?

Аттикус поднял глаза с надеждой на лице.

– Достанешь мне окси?

– Кончай, Аттикус. Чувак, тебе надо слезть с этой фигни. Скажи мне, чем я могу помочь. Я уволюсь с работы и буду следить за тобой каждую минуту твоей жизни, рассказывать тебе приколы и брать с собой на серфинг, мы будем напиваться, и ты сможешь слезть с окси.

Аттикус улыбнулся.

– Ты лучший.

– Итак, давай… встретимся сегодня вечером и съедим по бургеру в кафешке на пляже Джеттис?

– Не могу. Я встречаюсь с дилером.

– Аттикус, хватит! – Тео схватил друга за плечи. – Ты выше всего этого.

Аттикус продолжал улыбаться странной, зловещей улыбкой с застывшим мертвым взглядом.

– Прости, Тео, но нет.

Тео опустил руки.

Аттикус ушел.

И почему Тео отпустил его? Почему Тео ничего не сделал… что помогло бы Аттикусу остаться в живых? Аттикусом завладела депрессия – или зависимость, – и он все равно позволил Аттикусу уйти.

Через несколько дней Аттикус покончил жизнь самоубийством, приняв смертельную дозу оксиконтина. Он был достаточно умен, чтобы знать, сколько таблеток нужно было для передозировки, так что любой, кто знал Аттикуса, сказал бы, что он намеренно выпил больше. Его родители сообщили полиции и друзьям, что Аттикус оставил предсмертную записку.

Тео был убит горем и зол на себя и своего друга. Он убивал гнев и свободное время, работая тем летом на двух работах и напиваясь так, чтобы отрубаться по ночам. В августе он проехал через всю страну, чтобы поступить в Калифорнийский университет в Сан-Диего. Он выбрал его, потому что тот был всего в нескольких минутах езды от одного из лучших мест для серфинга в мире. Тео прошел обязательные курсы в колледже и едва сдал экзамены, слишком увлекшись серфингом. Тем не менее он сдал. Едва.

После колледжа он работал барменом по ночам, а днем занимался серфингом. У него было много друзей и куча горячих подружек, которые тоже занимались серфингом и которым не нужны были долгие, серьезные отношения. Долгое время ему казалось, что он умер и попал в рай.

Потом случилось падение. Ему казалось, что океан предал его. Ему было больно и стыдно.

И он очнулся от своих иллюзий. Снял квартиру с парой других серферов, которые были намного младше его. После падения, сидя в своих пижамных штанах с перемотанной рукой в их темной, дрянной, прокуренной квартире, где двое восемнадцатилеток выползали утром со своими досками («Привет, чувак!») и возвращались ночью, вонючие от выпивки и травки («Мир тебе, чувак!»). Они становились все менее и менее приятными Тео. Он начал праведно жалеть себя. Он посмотрел на себя в зеркало и понял, что стал полноват из-за того, что не мог заниматься спортом. Он залез в холодильник и обнаружил пару банок местного пива – Сан-Диего славился своим крафтовым пивом – и заплесневелый кусок сыра, который он все равно съел, потому что был очень голоден. Он мог бы пойти встретиться с другом или купить себе завтрак. Он не был жалким, но вел себя жалко и ненавидел себя за то, что принимал оксиконтин, который помогал унять боль, но напоминал об Аттикусе. Он поклялся больше не принимать его и перейти на тайленол. Ладно, тайленол с пивом. Он открыл дверцу морозильной камеры и не увидел ничего, кроме полупустой бутылки водки. Он отпил немного, потому что тайленол нельзя было принимать еще два часа.