каждая из энергем, вступая во взаимообщение с другими энергемами при порождении единосовокупного человеческого субъекта и человеческого слова (179). Ясно, что в таком случае ни одна из этих энергем не может оставаться в своем чистом виде. Вступая в совокупное существование с другими энергемами, каждая из них (т.е. энергем. – В.П.) соответственным образом меняется, и эта совокупность всех энергем, изменившихся от одновременного действия, и есть общая энергема человеческого субъекта и человеческого слова (178). Таково «нормальное» и обыденное человеческое слово, не заходящее выше ноэтической энергемы. Но зато все низшие энергемы целиком присутствуют в самом обыкновенном человеческом субъекте и человеческом слове. Стоит только произнести хоть одно осмысленное слово, как уже все энергемы сразу и целиком проявились у произносящего и в произносимом (180).

8. Апофатический момент в человеке. Как бы мы ни ограничивали своих познаний, но, поскольку мы, живые люди, имеем общение с живым человеком, мы знаем его с гораздо более внутренней стороны, чем внешность. Мы чувствуем в нем этот скрытый и никогда не проявляемый до конца апофатический момент, который вечно оживляет этого человека, посылая из глубин его сущности наверх, на внешность, все новые и новые смысловые энергии. И только благодаря этому человек, с которым мы общаемся, – подлинно живой человек, а не статуя и не мумия (162).

9. Критика агностицизма и рационализма применительно к пониманию человека (162).

число

1. Определение. Пусть то «сущее», которое мы мыслим как данное в виде подвижного покоя самотождественного различия, есть не что иное, как подвижной покой, т.е. как смысловое раздельное в себе движение. Тогда, естественно, мы отвлекаемся и от того, что именно есть по качеству своему это сущее, и от того, что оно собой по сущности своей представляет. Все это будет не важно, а будет важно только то, что оно именно движется и покоится, и больше ничего. Мы придем тут к сущности, которая, выражаясь по Гегелю, здесь сама «равнодушна к своей определенности», т.е. будет числом (126). Число есть, прежде всего, эйдос. Это – число как законченный эйдос (160).

2. Число и сущее. Число – до сущего, до полного эйдоса. Число, конечно, может быть и эйдосом. Но прежде всего оно есть только начало, порождающее эйдос, а не есть сам эйдос. Оно – лоно тех необходимых категорий, которые порождают законченно-сущее бытие; в своей глубочайшей сущности число – ранее эйдоса, первее его, порождает его, а не порождается им, хотя, разумеется, это и нисколько не мешает тому, чтобы мы самое порождение рассматривали как эйдос. Вот это до-сущее число и есть то, что является результатом меонизации чистого одного. И потому можно говорить о числе как потенции, о числе как энергии и о числе как эйдосе; одно делается раздельным и множественным одним, или числом; число, полагаясь и утверждаясь, т.е. отличаясь от своего меона и отождествляясь с ним, превращается в сущее, в нечто (160).

3. Число и становление. В числе царствует энергийное становление от неразличимого одного к числу как эйдосу (160 – 161); алогически становящееся число, или время, дается как символ (220).

4. Число и музыка. Из бездны алогического рождается миф, из непрерывной иррациональности музыки – строжайше оформленное число (163).

5. Число и схема. Схема и есть эйдетическое число (209); схема, или умное число (183); число, качество и цельный лик предмета (202). «Схема», или канторовское «множество», тоже есть число, но уже сам Кантор называл свои «множества» эйдетическими числами. Это именно эйдос числа, число как определенный эйдос (139).

6. Число как логос. Число как логос можно определить: единичность подвижного покоя самотождественного различия, данная как подвижной покой. Но надо помнить, что тут оно не есть самостоятельный предмет узрения, но лишь метод и инструмент осмысления. Это – числовой момент логоса и – имени (139).

7. Науки о числе. Арифметика есть учение о схемном логосе, т.е. о числе (218); наука о логосовом меоне числа (220); логос числового меона (226). Схема – идеальный контур вещи, эйдетическое число; логос схемы есть обыкновенное математическое, точнее, арифметическое число; логос логоса схемы есть математика, т.е. прежде всего арифметика (не геометрия)… Так как мы получаем огромную область логических конструкций, существующих в сфере числа, причем становится совершенно ясным все глубокое отличие, которое существует между учением о «множествах», где мы находим логос эйдоса, или число, понимаемое в смысле некоего идеального тела, или некоей идеально-оптической, изваянно-смысловой фигуры, и между математикой, где мы находим логос логоса эйдоса, или число, понимаемое в смысле методологического принципа, т.е. в смысле функции (217). Число как смысловое изваяние и фигура как идеальное тело – предмет аритмологии; число как функция и методологическое задание, как принцип и замысел, чистая смысловая возможность эйдетического тела, – есть предмет математики как науки о числе, элементарной и высшей (217 – 218); арифметическое число (217).

чистый

1. Чистые типы энергем и субъекты чистых энергем. Мы говорили о чистых типах энергем, о чисто физической, чисто сенсуальной, чисто ноэтической энергеме, равно как и о субъектах столь же чистых энергем. Поэтому мы не могли говорить о человеческом субъекте и о человеческом слове (177); сфера действия чистой органической энергемы; в человеческом слове ни одна из этих энергем не может оставаться в своем чистом виде (178); субъект чистого ощущения есть абсолютно бессознательный субъект (179); физическая энергема в чистом виде. Возьмем органическую энергему. В чистом виде она только рождает субъекта чистого раздражения (178); человек как такой не знает чистой сенсуальной энергемы; она вся пронизана ноэтическими искрами. Субъект подлинно чистой мысли не может иметь физического тела; субъект чистой мысли может иметь только умное тело. Обыкновенно не знает человек и чистой мысли; человек может временами доходить и до чистого ноэзиса (179).

2. Чистое мышление, чистое чувство. Но можно идти и выше идеи. Идея есть чистое мышление, чистое чувство и выражается уже не в словесном, но в умном виде. Словесное, звуковое воплощение оказывается слишком тяжелым и неповоротливым для передачи умной энергии. И вот ноэма-идея замолкает в смысле физического звучания и превращается в чистую умную же воплощенность умного предмета (а всякий предмет знания умен, т.е. эйдетичен); чистое чувство; чистое мышление