Шрифт:
Закладка:
Библейская неумолимая ясность явлена в «Судьбе человека».
В рассказе минимум эпитетов. Он прозрачен, как родниковая вода.
Перед нами последняя негасимая вспышка гения и безупречный образец русской прозы.
Главного героя рассказа зовут Андрей Соколов. В литературе такие фамилии уже давно считались непозволительными, нарочитыми, но Шолохову было всё равно.
Он пребывал в той конечной стадии мастерства, когда мог позволить себе и это.
Соколов, ждущий переправы у реки – перед нами, конечно же, библейская метафора, – рассказывает свою историю случайному встречному: автору рассказа.
Действие закручивается во всё той же части земли – юг России, близ хутора Моховского. Правнук Мохова, давший фамилию деда герою «Тихого Дона», закольцевал в этом рассказе семейную историю. Соколов переправляется через реку Еланку и держит путь к Букановской: другому знаковому месту шолоховской прозы и шолоховской судьбы.
Соколов – воронежский. До Воронежа от Вёшенской даже ближе, чем до Ростова-на-Дону. Это всё Донщина.
В Гражданскую главный герой воевал в дивизии Киквидзе – значит, на Южном фронте. Дивизия эта, о чём Шолохов не пишет, но знает, сначала сражалась с отрядами Петра Краснова, затем – против донских частей армии Врангеля.
Соколов ходил дорожками Мелехова, Мишки Кошевого, самого Шолохова. Все могли иметь общих знакомых.
Голод 1922 года Соколов переживёт на Кубани, куда хотели уйти Григорий и Аксинья. После Отечественной уедет к другу в Урюпинск – это недалеко от Букановской.
У Соколова были жена, две дочки и старший сын.
В 1941-м у посёлка Лозовеньки Харьковской области он раненым попал в плен. Его погнали на работу в Германию. Во время ночёвки в пустой церкви («с разбитым куполом») Соколов услышал разговор. Пленный по фамилии Крыжнев, куражась, обещал своему взводному, что выдаст его.
Одно из значений слова «крыж» – католический крест. Как известно, немцы исповедовали и католичество, и протестантство. Крыжнев – чужой под куполом православного храма. Также «крыж» означает пометку над именем. Так над именем взводного была поставлена метка: он смертник.
Ночью Соколов в русской церкви без купола задушил Крыжнева.
Православный храм примет и скроет это убийство.
После сталинградского поражения немцы начали относиться к пленным бережнее. Соколова переправили в Потсдам, приставив в качестве водителя к немецкому инженеру в звании майора.
Взяв майора в плен, он прорвался на машине к своим. После положенных допросов его вернули в строй. Только тогда Соколов узнал о гибели жены и дочерей.
9 мая, убитый снайпером, погиб и его призванный на фронт сын.
Демобилизовавшись, Соколов работал водителем – одинокий, надорванный человек. Случайно подобрав на улице мальчонку, узнал, что он сирота, и усыновил его.
Сидя на берегу и рассказывая свою жизнь, Соколов сказал своему собеседнику, что боится умереть и оставить пацана одного.
За ним уже шла лодка.
Это всё.
Теперь Шолохов втайне знал, что предназначение его – исполнено.
Поставив точку, он был готов отчалить от этой жизни.
Мелехова убьют, Соколов скоро умрёт, Давыдова тоже убьют.
Как же тяжело!
13 декабря 1956 года завотделом культуры ЦК Дмитрий Поликарпов докладывал в ЦК КПСС: за последнее время положение Шолохова в связи с очередным его запоем «ещё более ухудшилось. Приступы болезни становятся всё более тяжёлыми, а периоды трезвого состояния всё более кратковременными. Здоровье писателя катастрофически разрушается и он теряет всякую способность к творческой деятельности.
В настоящее время он пребывает в состоянии тяжёлого запоя, скандалит, оскорбляет близких, носит с собой оружие».
Он словно нацелился на смерть тогда.
Потому что если покидает музыка – зачем жить?
* * *
Запой продлился две недели.
29 декабря вернувшийся в сознание и сутки отлежавшийся Шолохов хриплым, глухим голосом читал новый рассказ в редакции газеты «Правда».
Первая часть «Судьбы человека» была опубликована в последнем за тот год номере «Правды» – 31 декабря. Вторая – в первом номере за 1957-й.
Рассказ произвёл оглушительное впечатление на тысячи, десятки тысяч, затем миллионы читателей.
Много позже, терзаемый зудом правдоискательства, Александр Солженицын в своём сочинении «Архипелаг ГУЛАГ» будет сетовать: «Мы вынуждены отозваться, что в этом вообще очень слабом рассказе, где бледны и неубедительны военные страницы (автор, видимо, не знает последней войны), где стандартно-лубочно до анекдота описание немцев… в этом рассказе о судьбе военнопленного истинная проблема плена скрыта или искажена».
Какая густопсовая снисходительность. Какая, впроброс, от бывалого вояки, попытка унизить: «Автор, видимо, не знает последней войны».
Автор знал и последнюю войну, и предпоследнюю знал – и уж точно не хуже, чем Солженицын; впрочем, к делу это отношения не имеет.
Солженицын пояснял свою позицию: «Побег на родину – через лагерное оцепление, через пол Германии, потом через Польшу или Балканы – приводил в СМЕРШ и на скамью подсудимых: как это так ты бежал, когда другие бежать не могут? Здесь дело нечисто! Говори, гадина, с каким заданием тебя прислали».
Странно было не понять очевидного.
Перед нами рассказ человека незнакомцу, встреченному холодной весной у реки.
За два перекура рассказана вся жизнь целиком.
Опущено огромное количество подробностей – в силу самых разных причин.
Их опускает и автор. У него свои художественные задачи.
По Солженицыну правда жизни была бы соблюдена, если б Соколов рассказал не только про «стандартно-лубочных» звероватых немцев, но, равновесия и порядка ради, дал портреты и сложных, даже человечных немцев – ведь существовали же и другие.
Тогда рассказ был бы (для Солженицына) «честен».
На самом деле у Шолохова несколько вполне себе оправданных зарисовок фашистов. Сначала пожилой немецкий ефрейтор не даёт добить раненого Соколова молодому солдату (солдат обиделся, что, отдав ему свои сапоги, Соколов в издёвку сунул ему ещё и драные портянки).
Затем, уже в лагере, «лагерфюрер» Мюллер не убивает Соколова, отказавшегося пить за победу немецкого оружия, но, напротив, даёт ему, как смелому солдату, хлеба и сала.
Наконец, тот самый инженер, майор, которого возит Соколов в Потсдаме, прикармливает его колбасой и прочей дорогой едой – правда, никогда не давая пищу из рук в руки.
Ничего стандартного или лубочного здесь нет – банальная правда жизни, спрессованная в типические ситуации, тем более понятные, когда мы вспоминаем саму фигуру рассказчика. Это рассказывает русский народ. Он запомнил немцев такими. Психологическая сложность врага интересовала русского человека менее всего.
Отчего эта сложность была так важна Солженицыну, вопрос вторичный. Зато он был уверен: если уж Соколов угодил в руки тем, кто ему устраивал уже на советской стороне допрос – автору нужно было расписать во всех подробностях (а Соколову прямо на берегу рассказать незнакомому человеку), как его допрашивали и, желательно, били.
Следом неизбежно должна была появиться
