Шрифт:
Закладка:
Ива не могла повернуть голову и увидеть лицо твари. Слишком крепко та вцепилась ей в шею. Но она видела ее волосы — длинные и черные, какие могли быть и у самой Ивы, если бы их не обрезали из-за чертополохов. Сальные и грязные волосы лезли ей в рот и глаза, липли к щекам, и это было до того гадко, что ее едва не стошнило.
Угольная девочка все сильнее сдавливала ее шею. Бороться приходилось за каждый вдох. Что-то громко клацнуло, и Ива вспомнила про острые треугольные зубы. Словно угольная девочка пыталась откусить ее ухо, хотя, скорее всего, та примерялась к горлу. Кое-как освободив руку, Ива ударила локтем, но лишь скользнула по выпирающим ребрам. Однако ей удалось схватить угольную девочку за волосы, и она дернула изо всех сил. В кулаке остался грязный черный клок.
— Косточки… Мои… Отдай! Отдай!
Ива снова попыталась ударить, и снова без результата. Ну где же Охотник?! Почему он не спешит на помощь? Неужели он не слышит шум, который они подняли? От следующей мысли сердце Ивы затрепетало. А что, если…
Что, если угольная девочка напала на спящего крестного? Перегрызла ему горло, не успел он и глаз раскрыть. Мысль казалась безумной и дикой. Нет! Такое не могло случиться. Только не с ее крестным. Он же Охотник! Самое опасное существо в Большом Лесу — никто не может с ним сравниться. Тем более эта маленькая, черноволосая дрянь!
И на место испуга пришла ярость. Ива приоткрыла рот, а когда пальцы угольной девочки оказались между зубами, изо всех сил сжала челюсти. Пусть она не могла вырваться, но могла кусаться. Это нечестная драка, в ней нет правил.
Угольная девочка заверещала. Краем глаза Ива заметила вытаращенный глаз и синюшную кожу на скуластой щеке. Палец у твари оказался неприятно мягким, словно кусок резины. Ива сжимала и сжимала челюсти, и вдруг что-то лопнуло. Так лопается ягода клюквы, если сильно сдавить ее пальцами. Рот наполнила вязкая жидкость. Не кровь, совсем не кровь, и вкус у нее был иной: вкус заплесневевших чернил и болотной тины, испортившегося молока и протухшей рыбы…
Тварь отдернула руку. Самое время закричать, но Ива не смогла. Она отплевывалась и отплевывалась, лишь бы избавиться от гадости во рту. Она была готова есть землю, если бы это помогло перебить мерзкий вкус. Черная слюна пузырилась, будто Ива наглоталась угольной пыли.
Угольная девочка замотала рукой, скуля от боли. На землю упали черные капли. Хватка ослабла, и Ива наконец смогла отпихнуть от себя мерзкую тварь. Перекувырнувшись через плечо, Ива откатилась по склону и обернулась.
Угольная девочка сидела на корточках. Голая, тощая… Синеватая кожа блестела слизью. Тварь прижимала к груди прокушенную руку и баюкала ее, как котенка. Черная жидкость дорожками стекала по ребрам. И точно такая же чернота заливала ее глаза. Не глаза, а бездонные дыры. Угольная девочка мотнула головой, точь-в-точь как Ива, отбрасывая челку, и от этого жеста Иву прошиб холодный пот. Как же это чудище на нее похоже! Словно она смотрела на свое отражение в кривом зеркале, заставляющем вещи выглядеть хуже, чем они есть на самом деле. Угольная девочка оскалилась, обнажив острые желтые зубы.
— Ты кто?! — прошептала Ива, пятясь на карачках. Она не ждала ответа. Все, чего ей хотелось, — оказаться от этой твари как можно дальше.
— Косточки… — зашипела угольная девочка. — Сладкие косточки…
Ива схватила с земли сухую ветку и выставила перед собой — никудышное оружие, но больше у нее ничего не было.
— Не подходи! — взвизгнула она. — Не смей ко мне приближаться, или я…
Тварь даже не моргнула. Глаза у нее были огромными; казалось, они занимают большую часть карикатурного лица. И в этих глазах отражался не только туман и не только Ива, размахивающая дурацкой палкой. Там был кто-то еще… Кто-то темной громадой возвышался у Ивы за спиной, стоял и не двигался. И лишь одно было ясно: это не Охотник.
Угольная девочка сжалась, а затем скакнула в сторону, будто огромная лягушка. Ива и вскрикнуть не успела, а тварь уже исчезла в тумане. Ива же осталась сидеть на земле, дрожа от страха. Затылком она чувствовала тяжелый взгляд, услышала шумный выдох… Но сил взглянуть на того, кто стоял за спиной, не осталось. Дурацкая палка выпала из ослабевших пальцев.
На плечо медленно опустилась мохнатая лапа, придавив девочку так, что она не могла пошевельнуться. Ива увидела толстое предплечье: из меха торчали пестрые иглы. Они словно бы жили собственной жизнью, то поднимались, то плотно прилегали к шкуре со звуком, похожим на шорох ветра в тростнике. Ну вот и все: Роган-Броган настиг ее.
— О-оом, — прогудел колючий пастух.
Возвращение
— Они вернулись! Они вернулись! — Клич разносится по лесу.
Тот, кто умеет слушать, услышит. В шелесте листвы и скрипе ветвей, в песне ветра и журчании лесных ручьев, в щебете птиц, в комарином звоне и лае лисиц… Весь Большой Лес кричит об одном:
— Они вернулись! Они вернулись! Вернулись!
Земля прогибается под огромными ступнями. Ушедшие Звери идут медленно, им некуда спешить. Позади них — целая вечность, другая вечность — впереди. Они победили время. Огромные фигуры, окутанные туманом, движутся почти неслышно. Лишь изредка хрустнет ветка под гигантской ногой или треснет сломанное деревце. Звери идут не останавливаясь, похожие на гранитные валуны, которые несет невидимый ледник. Их длинная шерсть поросла мхом и грибами, на горбах пустили корни деревья — они трясутся при каждом шаге. Лохмотья лишайника свисают с закрученных бивней, как грязные тряпки.
Ушедшие Звери принесли с собой туман. Густой и тягучий, он пах грибами, корицей и мокрой глиной. Туман давно минувших эпох, туман, окутывавший эти земли в те времена, когда Большой Лес был совсем юным. Когда по тенистым тропам бродили большерогие олени и гигантские быки, а медведи вели великую войну с совами. Когда камни могли разговаривать, а деревьям снились сны.
Ушедшие Звери тоскуют по тем временам. Сейчас все иначе. Лес изменился — стал меньше и старше. Иначе поют птицы, а
