Охотник хрипло рассмеялся.

— Это уж точно! — Он глубоко затянулся и выдохнул дым вверх. Над его головой растаяло маленькое облачко. — Ну что, передохнула? Тогда пошли дальше.

Ива захлопала ресницами. Ей казалось, она только присела. Она и дыхание не успела перевести. Но крестному виднее.

Не успела она подняться на ноги, как Охотник вдруг замер, подняв руку.

— Стой… — шепнул он одними губами, и Ива тут же застыла.

Охотник неслышно поднял ружье. Он всматривался куда-то в чащу, в сторону густых зарослей орешника. Ноздри его задрожали. Ива проследила за его взглядом.

Очень долго ничего не происходило. Шумел лес, гудели слепни, где-то затрещала сорока… А затем что-то переменилось. Ветви орешника качнулись, как от ветра, и Ива увидела, что там кто-то стоит.

Это оказалось мохнатое существо, высотой не меньше медведя, вставшего на задние лапы. Больше всего оно походило на огромного древесного дикобраза. Его тело покрывали длинные пестрые иглы, за спиной волочился толстый хвост, а на круглой морде светились огромные желтые глаза. Но куда больше Иву поразили ветвистые рога, украшенные птичьими перьями и цветными лентами и крепившиеся на голове существа с помощью тесемки. В левой руке, точнее, лапе, странное создание держало посох — длинную узловатую палку, так же обвешанную колышущимися птичьими перьями.

На Иву и на Охотника существо глядело со странным меланхоличным выражением. Словно они были чем-то любопытным, но несущественным вроде копошащихся повсюду муравьев. Лишь на крошечный миг Ива встретилась с ним глазами. Руки враз покрылись гусиной кожей. Чувство было такое, будто она заглянула в бездонную пропасть. Существо вовсе не было страшным; Черный Кочегар или Повариха в злом обличье выглядели куда более жутко. Однако оно казалось таким чужим и далеким, что само его существование представлялось чем-то неправильным.

Все это продолжалось не более пары секунд. Ива моргнула, и существо исчезло. Ветви орешника не шелохнулись. И лишь по напряженному выражению на лице Охотника Ива поняла, что ей не померещилось. Он тоже его видел.

— Кто это был?! — Руки дрожали так, что пришлось сжать кулаки, чтобы крестный ничего не заметил.

— Роган-Броган, — ответил Охотник, не оборачиваясь. — Колючий пастух… Не думал, что они подошли так близко.

Ночной костер

Огонь тихо потрескивал, обгладывая сухие ветки, и плевался крошечными искрами. Стелющийся дым пах смолой и чем-то еще — уютным, навевающим мысли о доме и о мягкой постели с теплым одеялом. Хотя никакой постели здесь не было. Как не было и крыши над головой — только ветви деревьев, но они, разумеется, не в счет. Ива поежилась, обхватила себя руками за плечи и поближе придвинулась к огню.

Они остановились на ночлег меньше часа назад. А шли долго — даже после заката, через темный и мрачный лес, с каждым шагом становившийся темнее и мрачнее, пока Ива не перестала видеть тропинку под ногами. Охотник спешил. Встреча с колючим пастухом его взволновала, но он не объяснил почему. Возможно, не будь с ним крестницы, он бы и вовсе не стал делать привал. Но Ива не могла идти так долго, вот и пришлось разбить лагерь.

Охотник развел крошечный костерок: всего пара веток горели в вырытой для этого ямке. Как решила Ива, это для того, чтобы не привлекать внимания. Но с тем же успехом Охотник мог вообще не разжигать огонь. Все равно от него не было никакого толку. Тепла — даже руки не согреешь, а света и того меньше. Ива едва различала стволы елей, обступивших их плотным кольцом, и колышущиеся листья папоротника. Больше угадывала очертания, чем видела их на самом деле.

Темнота в лесу совсем не походила на темноту в доме Матушки. Здесь она напоминала занавес из многих слоев черного шелка. Занавес опущен, но по тому, как он колышется, по доносящимся звукам, становится понятно: с той стороны кто-то есть. Он рядом, совсем близко — занавес натягивается и, кажется, вот-вот раскроется. Но прежде чем это случается, таинственный кто-то отступает. Может, это колючий пастух, может, кто-то еще, а может, там никого и нет, а Ива все выдумала.

Охотник сидел молча, лишь время от времени ворошил угли кривой веткой. Когда он это делал, в воздух поднимался сноп искр, но они гасли, не успев взлететь. В другой руке Охотник держал трубку, но уже давно к ней не прикладывался и огонек в чашечке погас.

Поужинали они холодными бутербродами с курятиной, которые Повариха дала в дорогу. Теперь сытость приятными волнами растекалась по телу. Иву клонило в сон. Огромного труда ей стоило просто держать глаза открытыми, но она старалась как могла, поскольку понимала: стоит векам сомкнуться, и она не сможет открыть их до самого утра. Спать же было рано. Не сейчас… У нее оставалось слишком много вопросов.

За спиной Охотника мигнул голубоватым фонариком светлячок. Поплясал в воздухе и погас, чтобы мгновение спустя загореться в другом месте. Словно заблудившаяся звездочка в поисках дороги на небо.

— А кто он? — шепотом спросила Ива.

— Что? — встрепенулся Охотник.

— Колючий пастух — кто он такой? И почему он пастух?

Охотник фыркнул:

— Думал, ты спишь. — Он пригладил бороду. — Роган-Броган один из тех, кто жил в этом лесу до людей.

Охотник замолчал, посчитав ответ исчерпывающим. Но Ива так не думала:

— А кого он пасет?

— Тех, кто жил здесь еще раньше.

Ива глубоко вдохнула. Ну неужели она каждое слово должна вытягивать из него клещами?

— Он такой странный, — проговорила девочка. — И такой грустный. Мне показалось, он очень одинокий…

Охотник прищурился.

— Ты наблюдательна, вороненок, это хорошо. Так и есть: колючий пастух одинок. Ты и представить не можешь насколько.

— А почему?

Веточка сломалась у крестного в руке. Он бросил половинки в костер.

— Еще ты слишком любопытна. Это уже опасно. — Охотник сплюнул на угли. Послышалось шипение. — Он одинок потому, что у него никого нет.

— Потому что он колючий? И с ним никто не хочет дружить?

Охотник тихо засмеялся:

— Нет. Просто он такой старый, что не осталось никого, с кем бы он мог дружить.

— Старый? — нахмурилась Ива.

— Много старше, чем ты можешь себе представить. Видишь эту сосну?

Охотник указал на могучего исполина, кроной подпиравшего небо. В темноте дерево было едва различимо.

— Колючий пастух такой старый, что помнит ее еще саженцем. Он помнит те деревья, которые росли здесь и сто лет назад, и тысячу, когда Большой Лес был по-настоящему большой — от моря до моря, от края земли до центра мира. Все, что он знал и любил, ушло так давно, что