Рассказываю про чай в железных подстаканниках, как, оставленная в граненом стакане, всю ночь звенит ложка. Как иногда носили еду из вагона-ресторана в маленьких кастрюльках, сложенных стопкой одна в другую. Показываю стакан в подстаканнике – муж из такого чай пьет. Баночки для специй, которые башенкой друг на друга складываются, объясняя про кастрюли. Дочь слушает с восторгом, смешанным с ужасом. Рассказываю, как можно садиться на шпагат между верхними полками и что были еще третьи полки. Рассказываю про плацкартные вагоны, где совсем нет дверей. Дочь не понимает, как это. Мама старалась отправить меня в купейном вагоне, но несколько раз смогла достать билеты только в плацкарт. В плацкарте мне больше нравилось. Там люди проще, добрее. Не надо просить разрешения спуститься на нижнюю полку. Да и накормят всегда, вкусно, домашним, припасенным. На станции покупать – дорого. В плацкарте я всегда ела то, что предлагали. А предлагали щедро: «Доча, возьми помидорку, со своего огорода, только утром сорвала». «Доча, а огурчик почему не ешь? Смотри, какой огурчик – в пупырышках. Не любишь в пупырышках?»

Самые вкусные огурцы я ела в плацкартном вагоне. Как сейчас помню. Дядя Леша выложил на стол целый пакет, а рядом положил здоровенный нож, похожий на тесак. Я аж замерла. Но дядя Леша принялся чистить огурцы, срезая кожуру тоненько, ровными пластинками. Потом разрезал огурец на две части, сделал надрезы там, где семечки, посолил щедро крупной солью, потер две половинки и выдал мне. У меня уже слюна текла – от самого зрелища. Так это было красиво, завораживающе. С тех пор я ем огурцы именно так, очищая, разрезая пополам, делая надрезы и посыпая солью. Обязательно потереть, чтобы соль проникла внутрь.

А помидоры лучше есть сразу, не давая соли пропитаться. Сладость помидора смешивается с солью. И никакой газировки. В термосе – свой чай, с утра заваренный, или компот. Вкусный. Со сливами. Нет, лучше с клубникой… «Да кто ж клубнику в компот ложит-то? Вот, доча, попробуй с земляникой. Вчера вечером собрали. А? Какая ягодка сладкая да крупная. А вы из чего варите? Из яблок? Ну да…» Из яблок – совсем позор, конечно…

Я до сих пор варю детям компоты. Из яблок, которые совсем позор, из сливы, клубники, малины. Но таким вкусным, как в моем детстве, компот никогда не получается.

Остановка.

– Сколько стоим? – привычно спрашиваю я проводницу.

– Двадцать минут.

– Побежали? – говорю я дочери.

– Куда? – У нее глаза от ужаса как блюдца.

– За мороженым!

Бабушек с тележками и корзинами уже нет, но лоток с мороженым тут, прямо на перроне, уже выстроилась очередь.

– А мы успеем? – спрашивает дочь.

– Конечно. Вон дверь рядом, – показываю я.

– Но это же не наш вагон. – Дочь в панике хочет сбежать назад.

Ну вот как ей объяснить, что можно и в уходящий поезд вскочить и бежать в свой вагон. Мороженое все такое же, из моего детства. Пусть и в современном холодильнике, а все равно подтаявшее. Дочь капает себе на ногу. Замирает. Салфетки остались в вагоне.

– Что делать? – спрашивает она, глядя на липкое пятно, будто рухнул мир.

– Ну вон, сорви листик и вытри, – отвечаю я.

Дочь смотрит на меня так, будто я на ее глазах сошла с ума. Ну в принципе так оно и есть. У меня текут слезы, непроизвольные. Не знаю почему. Не могу объяснить. От счастья, что у моей дочери нет такого опыта поездок на грани выживания, как у меня? Или от горя, что она никогда не съест самый вкусный огурец в своей жизни, а будет есть еду, запакованную в контейнеры и поданную на белоснежной салфетке? Оттого, что она может смотреть фильм или мультфильм в дороге, или потому, что никогда не услышит радио, и не включит лампочку над полкой? Лампочка, скорее ночник, читать при нем невозможно, но он создает ощущение уюта и безопасности. И переключатель черный, основательный. Иногда заедает. Есть и общий свет на все купе, но тут опять все зависит от тех, кто сидит на нижних полках. Они решают, когда включить, а когда выключить.

Да, надо здороваться, знакомиться. Можно говорить, а можно в «дурака» играть. Если четверо игроков, то и в подкидного. Благодаря опыту путешествий я для своего возраста играла вполне прилично. Это производило впечатление посильнее перечисления расписания остановок поезда. Поначалу меня брали как ребенка, в шутку, но в конце уже бились всерьез. Я не понимала, как могут взрослые люди, мужчины обижаться, если проиграли. В плацкарте, кстати, и играть было веселее. Не только в карты, а еще и в шашки. Встречались любители шахмат, но редко. Наверное, поэтому я в шахматы не играю, а вот в шашки – вполне прилично. В плацкарте было легче, проигрыш воспринимался со смехом. Мне за выигрыш покупали кулек конфет или петушок на палочке. В купейных вагонах обстановка тут же становилась напряженной. Поэтому я старалась проигрывать. В этом случае мне тоже покупали петушок или конфеты – чтобы не расстраивалась.

С мамой я ездить в поездах не любила. Если она садилась играть – а играла она только в преферанс, – в купе можно было не заходить те двое с половиной суток, сколько длилась поездка. Я околачивалась в коридоре. Уже поздно вечером пробиралась в купе, залезала на верхнюю полку и пыталась уснуть. Но не получалось. Внизу шла настоящая битва, не на жизнь, а на смерть. Я смотрела сверху на расписанную пульку. Мама опять выигрывала.

А иногда мама вдруг становилась обычной женщиной, что пугало меня еще больше. Она начинала общаться с соседками по купе. И каждый раз они расставались чуть ли не лучшими подругами. Мне же хотелось кричать от отчаяния. Мама задавала одни и те же вопросы, жала на одни и те же кнопки человеческой души, и все опять срабатывало как нельзя лучше. И тогда я была обречена провести неделю, две, месяц у очередной тети Светы или тети Тани. Той самой попутчицы из поезда, которая успела рассказать моей маме всю свою жизнь. Сколько этих историй я услышала, лежа на верхней полке? Тысячу, миллион? Все были похожи одна на другую. Меня завораживало, как эти женщины покупаются на мамины расспросы. И приводило в ярость, что моя родительница профессионально пользуется одними и теми же методами. Сначала выпить вина, теплого, сладкого кагора или портвейна, от которого сразу же становится муторно и слегка подташнивает, закусить подтаявшей шоколадкой. Потом признаться, что мать-одиночка, вдова с ребенком. Выживает как может. Вот везет к