– Нина, откуда у вас эта петрушка? На огороде нет, – удивилась Варжетхан.

В сельских огородах петрушке или выделялась маленькая грядка, или ее вовсе не было. Предпочтение отдавалось зеленому луку, кинзе, базилику, мяте… Укроп тоже выращивали. Но он был ярким, вырастал чуть ли не до размеров кустарника. Пах оглушительно. Стебли были крепкими, сама трава будто не укроп, а елка, вырастала разлапистой, упругой. Речную форель только с домашним укропом готовили и подавали. Петрушка же считалась слегка бессмысленной. Для украшения подходила, но в еду ее редко добавляли. Она проигрывала во вкусе шпинату, щавелю, крапиве и ботве.

– Я на рынке купила, – призналась Алана. – Они же городские. Привыкли к другим травам… Георгий рассказывал, что у них вместо кинзы петрушку кладут, а он как раз кинзу любит.

– У тебя еще осталась та петрушка? – уточнила Варжетхан.

– Да, сейчас принесу.

– Это не петрушка, – знахарка рассмотрела и понюхала то, что принесла Алана. – Это болиголов. Свежий. В первый год он похож на петрушку, не отличишь. Корень, листья… Значит, твоя потенциальная свекровь ела мясо, поэтому у нее и давление подскочило. Вот тебе и криз. – Варжетхан радостно хлопнула себя по увесистым ляжкам, как делала всегда, поставив диагноз, который позже подтверждался, так сказать, официальной медициной, то есть анализами.

Варжетхан все видела по глазам, состоянию кожных покровов, запахам тела. Она сидела и смотрела на свою пациентку – как та себя ведет, как складывает руки, реагирует на духоту в комнате или, наоборот, мерзнет при жаре. В особо сложных случаях знахарка приходила с инспекцией – проверяла кухню, дом. Нюхала тарелки, заглядывала в кастрюли, осматривала хозяйственные ведра и тазы. Задавала вопросы родственникам, соседям: кто что видел, кто что слышал. Что ели, пили. И после этого ставила диагноз. Даже те, кто в него не верил, потом возвращались к знахарке. Дело было не только в медицине. Варжетхан обладала уникальным качеством – ей можно было рассказать обо всех болях и проблемах. Не было страха, что она осудит, не поймет, не так посмотрит, расскажет кому-то. Язык будто сам собой развязывался, словно не кофе, который Варжетхан варила своим клиенткам, заодно предлагая погадать на будущее, а сыворотку правды выпила. Рассказ, признание, высказанные наконец проблемы, горести – это уже приносило облегчение. Варжетхан выдавала настойку или порошок, но главное было сделано – женщина смогла хоть кому-то признаться в том, что наболело, уверенная, что дальше этой комнаты ее беды не уйдут. Никто о них не узнает. Даже если признается в самом страшном, Варжетхан сохранит тайну, как врач, всегда оставаясь на стороне пациента.

Отцу Георгия точный диагноз поставить так и не смогли. У него начались рвота и диарея. Позже его супруга призналась врачам, что так происходит каждый раз, когда муж ест не дома. Любой ресторан, самый шикарный, – после него сразу рвота. Любые гости – опять рвота. Только дома может есть, то, что жена приготовила. По нарезке картошки может определить, жена готовила или нет. Иногда наотрез отказывается есть, если не супруга у плиты стояла.

Помолвку расторгли под каким-то благовидным предлогом. К счастью, слухи про отравление до села не дошли. Все стороны держали рот на замке. Но интерес остался – что такого сделала Алана на этот раз? Явно помолвку разорвали не без повода.

* * *

До дома бабушки можно добраться двумя путями – идти через село или вдоль железной дороги. Мама чаще выбирала второй путь. Там ей было свободно – не приходилось останавливаться каждые пять минут и здороваться с соседями. Я хоть и хотела пойти через село, увидеть подружек, но по железной дороге мне тоже нравилось. Можно было нарвать букет полевых цветов – не для целебных нужд, а просто так, для себя. Налепить лепестки на ногти, как маникюр. Сплести венок.

Мне нравилась железная дорога, точнее, нравилось рассказывать про нее. Мимо проезжали поезда, и мы с подружками им махали. Верили, что нас видят сидящие в вагонах люди. Поезда неслись в другую жизнь. Там были вагон-ресторан и занавески в купейных вагонах. Собственная лампочка над койкой. Откидывающиеся сиденья в проходе и чай в стаканах в подстаканниках.

– Ты ездила в поезде? – спрашивала в миллионный раз Фатимка.

– Ездила, – отвечала я.

– Волшебство, да? – восторгалась подруга.

– Да, – подтверждала я, не желая ее разочаровывать.

Не было там ни волшебства, ни чуда. От Москвы до нашего села – двое с половиной суток. Уже к концу первого дня хочется спрыгнуть с поезда, настолько становится невыносимо. От проносящихся мимо пейзажей кружится голова. Остается только два желания – есть и спать, точнее дремать, потому что даже ночью уснуть не получится. Громыхают двери, люди сходят, заходят новые. Проводница будит спящих, сообщает, что через полчаса прибываем, надо сдать белье и заплатить за чай. Сидеть в коридоре на откидных сиденьях неудобно – мешаешь проходу. В купе свои порядки. Если ты на верхней полке, надо спросить разрешения спуститься на нижнюю и присесть с краю, у двери. Если оставил вещи в чемодане, надо просить тех, кто внизу, поднять полку и достать необходимое. Из развлечений доступно одно – переходить из вагона в вагон, стараясь перескочить грохочущие стыки. Поначалу страшно. Кажется, что не устоишь на двух железных пластинах, которые все время находятся в движении. А еще нужно обязательно закрыть дверь предыдущего вагона и лишь потом открыть дверь следующего. Балансируя на железных сцеплениях, которые, кажется, вот-вот разъедутся в разные стороны и ты упадешь под колеса мчащегося поезда. Нога вот-вот соскочит, и провалишься прямо на пути. Все вагоны проедутся по твоему телу, превратив его в кашу, месиво. Однажды я видела труп мужчины, попавшего под поезд. И прекрасно представляла, как буду выглядеть в этом случае. И поэтому никогда не могла понять, почему Анна Каренина выбрала для себя именно такую смерть. Даже утопленники, которых я тоже повидала, выглядят привлекательнее.

Адреналин? Ничего сильнее по эмоциям, выплеску гормонов, чем когда перебегала из вагона в вагон, я не испытывала за всю свою жизнь. Уже став взрослой, попыталась вернуть те ощущения. Не получилось. Двери открывались легким нажатием на ручку, а под ногами не елозили из стороны в сторону сцепления. В детстве же ручка никогда не поддавалась с первого раза, а на дверь нужно было навалиться всем телом, чтобы та открылась. И главный момент ужаса – когда дверь не поддается, а поезд сворачивает по путям направо или налево. И тогда под ногами вдруг зияет ужасающая пустота. Пластины разъезжаются в разные стороны, и ты вместе с ними. Или садишься