— Отличные работы, — прошелся я вдоль стен. — С кого писал? — остановился я возле картины с обнаженным женским силуэтом на фоне лунной дорожки на морской глади.

— Да есть тут одна красотка, — плотоядно отозвался Ник. — Лучиана, — ее имя он мечтательно протянул.

— Тело у нее шикарное, — я поцокал языком.

— Ага, позировать она мне наотрез оказалась, пришлось рисовать по памяти, — припомнив нанесенную красоткой обиду, вздохнул художник. — Так, говоришь, картина тебе нравится? — встряхнулся он.

— Нравится, — не ожидая подвоха, признался я.

— Хорошо, я согласен. Сто долларов, и она твоя.

— Эээ, — опешил я от такого коварства. Что-то я не припомню художника по фамилии Спатари, чьи картины в мое время продавали на аукционах за миллионы, а это значит, что он так и остался местечковой знаменитостью. Так и зачем мне работа безызвестного в мировом масштабе художника?

— Девяносто, — не так расценил мою заминку Ник.

— По рукам, — отказываться было как-то невежливо, а я еще хотел узнать от него о Лучиане.

— Сегодня наши вечеринку устраивают, — сообщил мне Спатари.

— Ваши — люди искусства в смысле? — уточнил я.

— Ага, соберутся художники, скульпторы, поэты, музыканты и их музы, — на последнем слове Спатари даже причмокнул. Хотел Вайлетт пригласить, но она, ночью улетела. Представляешь, за ней семья целый самолет прислала. Северяне богачи, — с завистью произнес он, — не то что мы, голодранцы, — а теперь в его голосе я отчетливо услышал сословную злость. Так тебя ждать? — вернулся он к вопросу вечеринки для бомонда.

— А Лучиана на ней будет? — ответил я вопросом на вопрос. Мне так-то и вчерашней вечеринки за глаза хватило, но вопрос с гормонами надо было срочно решать. А где еще можно подцепить относительно приличную красотку, как не в обществе людей искусства? Ведь именно на эту богемную прослойку так падки женские сердца.

Ник одобряюще загоготал.

— Приложу все усилия, — заверил он меня.

Поменяв нужные доллары на ненужную картину, я покинул ателье, обещав к полночи подъехать в соседнее здание, где снимал квартиру коллега Спатари и где, собственно, будет проходить вечеринка.

Но до нее мне нужно было сделать еще одно дело, вернее, два — составить послание КГБ и подкинуть его мичману, который, как я узнал, до утра будет находиться в больничной палате.

В больницу я решил нагрянуть, не как тать ночная, в моем потрепанном состоянии только в окна лазить, да от охраны бегать, а под вечер. Буду изображать заблудившегося иностранца.

Вышло даже легче того, на что я рассчитывал. Врачей и пациентов в это время уже не было, а дежурная медсестра отвлеклась на телефонный разговор, и я прошмыгнул в то крыло, куда после разговора зашел хирург, где и начал заглядывать во все подряд палаты.

Мичман лежал в одиночестве. Он спал, а на пустую соседнюю кровать были свалены приготовленные на выписку вещи пациента. Среди них меня больше всего привлек бушлат, в его карман я и сунул послание.

* * *

— Товарищ Игнатов, давайте еще раз и поподробнее, где и при каких обстоятельствах к вам попало это письмо? Постарайтесь вспомнить, — мичман, не смотря на перенесенную операцию стоял на вытяжку напротив капитала и первого помощника.

Мичман Игнатов задумался, а затем повторил ровно тоже самое, что он говорил до этого.

— Товарищ капитан, я этот конверт нашёл в кармане бушлата, когда уже вышел из больницы, сунул руку, а там это. Ну, а дальше, как и положено сообщил по команде.

— Вспоминай Игнатов! — недовольно прикрикнул на подчиненного старпом, который из-за возбуждения не мог стоять на месте и расхаживал по кают-компании. — Ты же сам должен понимать, чем дело пахнет! Советскому моряку на территории кап. страны подбрасывают подозрительное послание в карман. Ведь это может оказаться чем угодно! Провокация, попытка втянуть нас в какую-то шпионскую игру или даже способ вызвать дипломатический скандал. Где гарантия что сейчас, вот прямо сейчас к нам не идёт парочка катеров местной береговой охраны из-за этого письма? Или ты забыл, что до команды доводили до выхода из Одессы? Хочешь, чтобы с нашим «Нежином» случилось тоже самое что с «Туапсе»?

От последних слов старпома капитана передернуло. Он вспомнил, что перед самым выходом в море с командой Нежина действительно долго и обстоятельно общались неулыбчивые товарищи в штатском. Слишком свежа была та история с танкером «Туапсе», который чанкайшисты незаконно арестовали в нейтральных водах на пути к Шанхаю.

Люди из КГБ буквально замордовали команду инструкциями и расписками на тему как и что делать в случае возникновения любой нештатной ситуации. И вот она произошла.

Несмотря на то что капитан Углов был настоящим советским человеком, а не каким-то там мракобесом, в партию он вступил еще в 1925 года и с тех пор незыблемо верил только в нее, но даже он от такого жесткого инструктажа инстинктивно подумал, что не к добру такое количество предупреждений, как бы это всё не накликало беду.

И вот случилось то, чего он так боялся. Беда пришла, пусть и не в виде вражеского эсминца, стреляющего по его судну, но и от этого конверта с написанными латиницей по-русски «KGB» тоже ожидались исключительно неприятности.

— Товарищ капитан, — подал голос старпом, — предлагаю пока отпустить мичмана Игнатова, он всё равно сейчас ничего нового не родит. По предписанию врачей ему показаны только лёгкие работы, так может пусть пока он вообще посидит в одиночестве, да подумает, как следует. Глядишь, да и всплывёт что-нибудь в памяти.

— Согласен с вашим предложением, товарищ Еременко, — боцман, проводите товарища Игнатова в сан. часть. Сейчас она пустует, вот пусть он там и посидит.

Оставшись наедине со старпомом Углов придвинул к себе пепельницу и закурил.

— А ты сам-то, Иван Иванович, ничего подозрительного в этой больнице не видел?

— Ничего, — помотал старпом головой. — Все как обычно было. Никаких посторонних возле нас не крутилось. Приехали на такси, забрали мичмана, да уехали. Но не врач же ему это клятое письмо в карман засунул! — в сердцах долбанул кулаком по столу Еременко, мимо которого в очередной раз проходил, от чего пепельница подпрыгнула.

— Это плохо, — вздохнул капитан, морщась и от неаккуратности помощника, и из-за непонятной ситуации. — Что делать-то будем, Иваныч? Может в печку это письмо и ничего не было? Для спокойствия, — на эти мысли его навел вид рассыпавшегося по столу пепла.

— Можно и в печку, вот только ты уверен, что так правильно будет? Кто знает, что в этом письме на самом