Шрифт:
Закладка:
Как и в предыдущем случае, я не рекомендую ничего такого, чего не попробовал бы на себе. Я сам довольно давно стараюсь писать «Россiя», говоря о русской России – и «Россия» в кавычках для остальных случаев (впрочем, чаще я обхожусь аббревиатурой РФ или словом «Эрефия»). Что характерно – читатели обычно понимают, что имеется в виду, без всяких вопросов или недоумений. «Всё вполне очевидно» – и при этом пристойно.
Вторым шагом может стать аналогичное написание слова «русскiй», «русскiе». В отличие от денационализированных «русских» в обоих их изводах – советского и россиянского – это написание должно обозначать доброго русского человека и сообщество таковых.
Разумеется, «Россiя» – это лишь первый шаг на долгом пути построения полноценной русской культуры и удобной русской письменности как её органической части. Но с чего-то же надо начинать – почему бы не с этого? Минусы – в возне с клавиатурой (хотя бы поставить себе русскую раскладку вместе с ятем, фитой и прочими буквами [39]). Плюсы – в обозначении своей принадлежности к добрым русским людям в любом тексте, где это вообще уместно. Впрочем, тут можно ещё поспорить – следует ли так жёстко противопоставлять себя «массе». Но вот в случае с Россией/Россiей всё вполне однозначно.
Напоследок ещё раз: сказанное не означает, что на этом надо останавливаться. Не значит это и того, что конечной целью всего процесса должно стать именно полное восстановление классической орфографии в том виде, в котором она существовала до 1917 года. Но о перспективах изменений в русской орфографии стоило бы поговорить отдельно. Что мы и сделаем в следующей статье.
Разговор о словах
Эта статья является непосредственным продолжением двух текстов – «Похвала косоворотке» и «От России к Россiи». Однако её можно читать и отдельно, так как я хочу здесь поразмышлять о возможной эволюции русской орфографии.
Я понимаю, что это не самая актуальная на сегодняшний день тема. Куда важнее очередные плутни кремлёвского начальства и каверзы международного сообщества. Но вот ведь какая беда: на проделки властей мы повлиять никак не можем (чай, не в свободной стране живём). Международное сообщество тоже не в нашей власти. А вот пишем мы собственными руками. И, значит, хоть что-то можем здесь решать сами.
И второе. Я покорнейше прошу уважаемых читателей отнестись к тому, что вы прочтёте ниже, просто как к частному мнению частного человека. Я не филолог и не чиновник от культуры. Я всего лишь носитель языка – ну то есть русский для меня родной. Но у меня есть недурное (по нашим меркам) гуманитарное образование, и я прочитал – или хотя бы держал в руках – довольно много книг, самых разных. В том числе изданных до октябрьского переворота и сразу после него. Наконец – я много лет работаю редактором, да и сам написал немало. Так что какое-то представление о проблеме у меня есть. И всё же я заранее приношу извинения людям более образованным и основательным. Которые, возможно, усмотрят в моих рассуждениях дилетантизм и верхоглядство. Что ж: feci, quod potui, faciant meliora potentes [40].
Начну с заявления позиции. Я полагаю, что orthographia est ancilla orationis, орфография – служанка живой речи. При этом в обязанности хорошей служанки входит не только исполнять распоряжения и прихоти госпожи, но и напоминать ей о том, о чём госпожа склонна забывать. Плоха та служанка, которая без слова пойдёт собирать хозяйку на пикник, не напомнив ей, что она собиралась в этот день сходить на могилу к почившему супругу.
Так и орфография, так и вообще речь письменная. Она должна напоминать живой речи историю языка и его внутреннюю логику. Поэтому она всегда немного – или даже много – более консервативна, нежели живая речь. На письме сохраняются старые формы слов, а в письменной речи – слова, уже не встречающиеся в жизни. Иногда разрыв между написанным и произносимым становится очень заметным. Например, современный английский и особенно французский язык настолько сильно отличаются в письменной и устной речи, что иногда трудно понять, как звучит слово, если ориентироваться только лишь на написание.
Но одно дело напоминать, другое – настаивать, третье – требовать. Если служанка начинает чрезмерно докучать хозяйке, дело может кончиться скандалом, а то и расчётом.
Так вот. Некоторые русские интеллектуалы настаивают на том, что, в порядке избавления от большевицкого [41] наследия необходимо сразу же перейти на классическую орфографию без изъятий – то есть первым делом заучить правила (весьма сложные) простановки ятя (ѣ) и всех прочих правил из гимназического учебника. Всё остальное они отвергают как недопустимые уступки большевизму и духу времени.
Подобная позиция заслуживает уважения. Но она вряд ли будет популярной. Я уже писал, что требовать от взрослых людей изучать новые и непростые правила правописания – не очень хорошая идея. Особенно – когда эти правила существенно сложнее, чем прошлые. Большевики так успешно провели свою орфографическую реформу именно потому, что она а) подразумевала упрощение правил, а не усложнение их, б) проводилась в тот период, когда грамотность ещё не была массовой. Сейчас ситуация прямо обратная.
Поэтому я бы предложил вариант пошагового возвращения старой орфографии. На мой взгляд, идти надо от простого к сложному, причём каждое орфографическое новшество должно иметь смысл – простой, понятный и объяснимый. Чтобы человек, усваивающий новое правило, чувствовал бы, что оно нужно для сохранения чего-то ценного и важного в языке.
Начать, я полагаю, можно с возвращения буквы i. Про её очевидную пользу в написании слов «мiр» и «Россiя» я уже писал раньше. Кроме того, она хороша даже чисто внешне, так как зрительно разбивает унылый забор из палок, каковым выглядит строчка на современной кириллице. Особенно это касается сочетаний типа «ии». Как по мне, эти две одинаковые коробочки рядом выглядят чрезвычайно уныло. А вот «iи» смотрится уже веселее.
Но дело, конечно, не только в этом. В русском языке окончания «iе, iю, iя» иногда – в целях благозвучия, например, – дозволяется произносить просто как «е, ю, я»: «страдание – страданье», «желания – желанья» и т. п. Сейчас мы этой возможностью пользуемся мало и редко – потому что привыкли «читать как написано». В результате краткие формы – «страданья, желанья» – постепенно отмирают, хотя