сознания – зевания, почесывания, восклицания, – все, что можно было бы назвать бессмысленным, если бы оно не было до-смысленным, чем-то в итоге сам смысл породившим. Археологически реставрированная целостность такого рода может быть не менее убедительной, чем универсальная мотивация Фрейда со всеми ее вытесненными ответвлениями.

Ну и конечно, спонтанные комбинации крутоного-нерасчленнорукости, которыми так богат всякий хаос. Их прекрасно демонстрирует сон Ивана Федоровича Шпоньки – да и каждый без труда вспомнит что-нибудь свое в том же духе. В не меньшей степени, чем сплетение картинок, сюда же относится и игра слов и даже дословесной фонетики: эхолалия и вообще спонтанная паразитарная вокализация – застигнутый за ней человек может быть не менее смущен, чем в случае обнаружения фрагментов перверсивной сексуальности вроде подглядывания (вуайеризма).

То есть мы вправду имеем дело со свернутыми измерениями крошечной (планковской) размерности, которые к тому же еще и перепутаны, во всяком случае для вторгающегося наблюдателя. Поэтому наблюдателю так важно вооружиться хорошим инструментом для археологической расчистки, и поэтому пристрастная археология Фрейда вовсе не заслуживает осуждения, напротив, его проект может служить образцом для других реставрационных проектов восстановления скрытых измерений. Остается, правда, проблема безопасного возвращения: каким образом новое (или хорошо забытое старое) измерение располагается среди интенциональностей сознания и ближайшим образом среди «речевых жанров» Михаила Бахтина? Фрейду и эту проблему удалось решить: вплетение обрывков детских воспоминаний, подлежащих толкованию пустяков и соринок, всевозможных оговорок и обознатушек, стало признанной темой речи, вышедшей далеко за пределы психоанализа, влившейся в русло полноводной реки Gerede, где может расцениваться как поток сладчайшего. Фрейд остается единственным мыслителем, поднявшим и развернувшим свернутое измерение (проект Гуссерля, увы, таким успехом не увенчался), и уже за одно это достоин памятной доски. А если еще допустить, что его реставрация принесла некоторую пользу пациентам, то и вовсе достоин памятника!

Следует также упомянуть – опять же к чести Зигмунда Фрейда, – что поднятием и последующей подробной экспозицией одного из свернутых измерений он не ограничился. Занимаясь археологией «психического Рима», он добрался и до феноменов, лежащих по ту сторону принципа наслаждения, опять же лежащих в руинах и в смешении пластов. Так, он восстановил стыковочный узел, известный под названием «навязчивое повторение», обнаружив его и в неврозах военного времени, и в детской игре с бобиной… Вслед за тем Фрейд восстановил и влечение к смерти – но эти феноменальные находки все же остались в виде руин, не сложившись в такую стройную и подробно реконструированную экспозицию, как либидо и его мотивы.

По соседству занимался собственной археологией и Юнг, результатом чего явились знаменитые архетипы. Швейцарский коллега Фрейда не пользовался, правда, такими тонкими калиброванными инструментами, как сам Фрейд, довольствуясь кайлом и лопатой, но и ему надо отдать должное, anima, animus и Тень были вскрыты под последующей застройкой разных эпох – хотя сказать, что это свернутое измерение было восстановлено и развернуто, например, для понимающего сознания, нельзя. Новым прорывом в этом отношении явились исследования Вольфганга Гигериха. И раскопки продолжаются.

Что в фокусе?

От археологической метафоры вернемся к паноптической, к тумблеру, перемещаемому вдоль шкалы «уточнение – “расточнение”». Мы помним, что, когда швабра оказалась в фокусе, предыдущим фокусом был класс щеток, а в промежутке в смазанном виде промелькнуло типичное «ни то ни се». Возможно, что следующим фокусом, уровнем хорошей данности, является «инвентарь» или, скажем, «комплект для уборки». В него входит и швабра, но в своей отдельности она теперь может оказаться неуместной, как отдельная палка, воткнутая в щетку. Например, я говорю своему партнеру:

– Сообщи заказчикам, что мы отправляем им пять швабр, пять совков, десять ведер, пять губок и десять тряпок.

– Подожди, ты имеешь в виду, что мы отправляем пять заказанных комплектов для уборки? Заказанный инвентарь?

– Ну да.

– Почему же ты так странно выражаешься?

Здесь детальный анализ комплектации точно так же создает повышенную странность, как и в случае щетки, в которую воткнута палка. Комплект уборочного (клинингового) оборудования есть вполне достаточное обобщение для собственной эффективной теории (в нашем случае – эффективной практики), и излишнее уточнение вполне может сбить фокус, ввести загромождающие детали и в конечном итоге исказить картину. Межкадровая черта, загадочное пространство между устойчивыми орбитами электрона, требует особых инструментов для расчистки и сортировки – швабра Витгенштейна, конечно, в их числе. Вообще-то, внезапное появление четких картинокв фокусе должно было бы вызывать радостное изумление – и вызывало бы, не будь оно столь привычным.

Вспомним в очередной раз подзорную трубу, тоже восходящую к Витгенштейну. Дело происходит где-то в Австрии или в Швейцарии, мы стоим на холме и видим внизу городок. Мы собираемся спуститься и нам нужна, к примеру, аптека. Но куда именно спускаться? Тем более мы не знаем здешнего языка, то есть не уверены, что знаем его. К счастью, у нас имеется подзорная труба, ею можно воспользоваться, навести фокус на подходящую вывеску, благо их не так уж и много в городе.

Итак, подзорная труба пускается в дело – и вот вскоре местоположение аптеки установлено. Но в процессе поиска выясняется кое-что интересное, и, пожалуй, есть смысл присмотреться к самому всматриванию. Было бы слишком просто, если бы до наведения нужного нам фокуса (Apotheke) все остальное оставалось бы попросту не в фокусе. Но это далеко не так. В ходе приближения к аптеке мы посещаем несколько миров. Сначала город слегка выступает из дымки, и мы обретаем его чарующую панораму, вдохновляющий вид средневекового городка. Ее вполне мог бы выбрать художник и не идти дальше, ничего больше не крутить. Потом эта панорама теряется, и мы видим дом. Видим очень хорошо, и даже жаль, что целью нашего наблюдения не является установление количества этажей в нем. Есть и симпатичная желто-зеленая вывеска, но, чтобы прочитать ее, требуется следующий фокус – а вот и он: “Аптека”! Мы, конечно, могли бы укрупнять масштаб и дальше, выяснить, какими красками написана буква «а», как наложены мазки, а затем идти и дальше «вглубь», добравшись до эффективных теорий физики и перелистывая их.

Но важно и интересно для нас сейчас иное: выясняется, что и на далеких подступах к квантовой реальности мир уже и тоже по-своему квантован. Плавное перемещение регулятора проходит через зоны неразличимости, размытости – и вдруг высвечивается фокус, некая картинка в состоянии данности сразу. При дальнейшем уточнении и «расточнении» картинка вновь размывается и исчезает, но через некоторое время выскакивает следующая картинка, и опять в состоянии данности сразу. При этом картинки не узнают друг друга, как, в общем-то, и их свидетели-зрители, о чем как раз и свидетельствуют