sopra una tavola, sia tanto simile, in quello atto ch'egli la fa, a quella la quale la natura ha prodotta e naturalmente in quello atto si dispone, che essa possa gli occhi de' riguardanti o in parte o in tutto ingannare, facendo di sé credere che ella sia quello che ella non è…[113]

2. Филиппо Виллани и схема развития

Гуманиста то и дело одолевало отвращение к делам мирским. Петрарка написал De otio religioso, содержащий некоторые довольно негативные высказывания относительно скульптуры, а его почитатель Колюччо Салютати сочинил De seculo et religione – трактат о пользе монашеского ухода от активной жизни. Этот текст содержит неожиданный взгляд на великие постройки Флоренции:

Поднимемся от левого берега Арно на холм, освященный благочестивой кровью святого Мины, на двуглавую гору древних Фезул или любое другое возвышение в округе, откуда можно лучше рассмотреть во всех деталях нашу Флоренцию. Давайте же поднимемся и посмотрим на стены, угрожающие небу, на башни до звезд, гигантские храмы и огромные дворцы. В это почти невозможно поверить, но все они построены не на частные средства, а за общественный счет. Пора наконец хоть мысленно, хоть воочию рассмотреть, какой урон уже понесли отдельные здания. Народный дворец, конечно, вызывает всеобщее восхищение, но, надо признаться, это великолепное творение уже проседает под собственным весом и пошло трещинами, что, судя по всему, предвещает медленное, но неизбежное разрушение. На строительство нашего удивительного собора, с которым, в случае его завершения, нельзя будет сравнить ни одно здание, созданное человеком, с самого начала было пущено много денег и стараний. Теперь он построен уже до четвертой аркады, с помощью которой соединяется с прекраснейшей колокольней. Красивее ее мраморного убранства до сих пор нельзя было ничего ни нарисовать, ни измыслить. И вот этот собор дал трещину, которая, по-видимому, в конце концов приведет к его краху, так что довольно скоро он будет нуждаться в реконструкции столь же, сколько в завершении. (III)

Салютати написал свою книгу в 1381‐м, и она была высоко оценена его другом Филиппо Виллани, который хвалил ее как «utilis ad detestationem negotiosae vitae» («полезную для того, чтобы возненавидеть мирские занятия»*) и который, не теряя времени, написал в 1381–1382 годах свою собственную книгу, De origine civitatis Florentiniae et eiusdem famosis civibus, пропитанную тоской и отступничеством; она включает в себя краткие жизнеописания многих выдающихся флорентийцев и представляет для нас интерес из‐за глав о художниках[114]. Тема книги Виллани заключается в том, что настоящей эпохе недостает достоинства и что нужно напомнить Флоренции о добродетелях ее прежних граждан, таких как Данте и представители его поколения: «sane eo nunc scelerum atque ignaviae perventum est, ubi necesse sit in saeculi praesentis ignominiam antiquorum virtutes memoria renovare»[115] («нынче дошли до такой степени преступности и праздности, что необходимо напомнить опороченному настоящему веку о добродетелях древних»*). Он наполняет, таким образом, свою собственную vita solitaria почтением к их памяти; с формальной точки зрения его книга не является хвалебной песнью существующим победам.

Виллани ошибочно полагал, что при безличном глаголе decet субъект выражается дательным падежом. О Джотто он писал: «fuit etiam ut viro decuit prudentissimus fame potius quam lucri cupidus» («как и подобает человеку благоразумному, он заботился более о своей доброй славе, чем жаждал наживы»). По окончании работы Филиппо передал копию своей книги Салютати, главному критику деятельности гуманистов во Флоренции конца Треченто, который просмотрел ее, исправляя ошибки в латинском языке. Салютати, разумеется, принял viro decuit за солецизм. Он неодобрительно отметил пунктиром viro и prudentissimus и указал на полях, что фраза должна выглядеть так: virum decuit prudentissimum[116]. Салютати не просто исправил дательный падеж на винительный; он также приставил прилагательное prudentissimus к существительному vir. Теперь предложение получалось таким: «Как и подобает благоразумному человеку, он жаждал более славы, чем наживы». Этот инцидент в какой-то степени определяет отношения между Филиппо Виллани и литературным гуманизмом. Во-первых, Филиппо не чувствовал себя уверенно в области латыни; он в самом деле не знал, как обращаться с decet, чтобы слог был похож на Цицеронов. Во-вторых, в некоторых обстоятельствах эта неуверенность была связана с автономностью от схем, которые являлись, безусловно, речевыми конвенциями, но также и конвенциями мыслительными. В результате неприязни Салютати к нескладному хиазму (prudentissimus fame… lucri cupidus) ценность prudens должна была стать обобщеннее. В контексте такого рода это вызывало определенный отклик у Салютати; его исправление характеризует Джотто более гуманистично, prudens vir, как обладающего признанной добродетелью. Филиппо считал, что Джотто «заботился о своей доброй славе», как всякий порядочный человек; в результате исправления Салютати он становится более несдержанно и расплывчато «жаждущим Fama», как подобает prudens vir. Джотто смогли вкрадчиво вместить в гуманистическую категорию.

Последнее, на что можно обратить внимание в связи с этим незначительным вопросом, это тот факт, что Филиппо принял исправления Салютати; он хотел соответствовать классицизму. Он был одним из тех представителей группы флорентийцев, ведомой Салютати, кто начал процесс слияния гуманизма в традиции Петрарки с одной стороны и республиканской интеллектуальной традиции Флоренции с другой[117]; Филиппо и его книга De origine относятся к раннему этапу этого процесса. Книга была написана вскоре после завершения по-настоящему успешного периода жизни Филиппо в качестве канцлера Республики Перуджа. Происходил он из семьи флорентийских летописцев и политиков, преданных ценностям флорентийского торгового среднего класса. Он чувствует вину за своего отца и дядю, потому что они сочинили свои хроники по-итальянски:

Ioannes mihi patruus, Matthaeus pater conati sunt quae tempora secum attulerunt memoratu digna vulgaribus litteris demandare. Rem sane non confecere bellissimam: id fecere, ut reor, ne gesta perirent iis qui ingenio meliori meliora portenderent, et ut scribendi politius materiam praepararent[118].

Однако во многих отношениях он был человеком того же типа. Он может, под влиянием De seculo et religione Салютати, грациозно говорить об отшельнической жизни, но замечание такого рода, как и в случае c Салютати, возникает в контексте активной личной вовлеченности в происходящее. В какой степени это могло являться литературной позой, а в какой было истинным разочарованием после некоторых неприятностей, связанных с ведением им бухгалтерии Перуджи, узнать невозможно. Но в De origine неизменно ясно, что пишет это человек, черпающий силу из многих аспектов флорентийской культуры: юрист и знаток Отцов Церкви, международный представитель крупной гильдии Arte di Calimala, будущий преподаватель творчества Данте в университете Флоренции. Возможно,