Шрифт:
Закладка:
Я вздохнула, и он наконец-то улыбнулся.
– Думаю, я обошелся с вами нехорошо. Из-за собственной озабоченности, из-за эгоизма – называйте, как хотите. И я прошу у вас за это прощения, моя дорогая жена.
– Я все понимаю. И с радостью вас прощаю. – Меня изумили его извинения, искренность его слов и выражение его лица.
– Я хочу, чтобы ближайшие несколько недель вы были со мной.
– И я тоже очень этого хочу, – с готовностью отозвалась я.
– Нам с вами нужно лучше узнать друг друга.
Генрих поцеловал меня прямо в губы и поклонился, прижав руку к сердцу. Ему ни за что не догадаться, как этот простой жест помог мне преодолеть неуверенность в себе. Я получила объяснение, которое отчаянно хотела от него услышать, а также осознала, что имела полное право этого требовать. Со своей стороны я должна была признать, что война, как требовательная любовница, также претендовала на время и внимание Генриха, поэтому мне, его жене, нужно будет научиться усмирять свои запросы.
Обиды сегодняшнего утра начали таять, уступая место осознанию моей новой роли и пониманию, что я должна изо всех сил стараться превратить наши с Генрихом отношения в нечто надежное и ценное и он, со своей стороны, тоже будет к этому стремиться. Он не думал обо мне, потому что не мог, но когда мы с ним будем вместе, все время, каждый день нашего медового месяца…
Я забрала у Гилье перчатки своего мужа, которые он забыл надеть, и нежно разгладила расшитую драгоценными камнями кожу, а затем вручила их проходившему мимо пажу, приказав вернуть королю. Да, конечно, нам с Генрихом нужно ближе узнать друг друга. Мое настроение заметно улучшилось.
Доказать Генриху свою способность к деторождению и порадовать его этим было непросто, но как-никак у меня было на это время – наш медовый месяц. Вот только сделать это мне предстояло в роли боевой подруги, в условиях военной лагерной жизни.
И месяц этот – хоть и медовый – проходил, как военная кампания. Генрих, вновь назначенный от имени моего отца регентом Франции и на этом основании возглавлявший наступление на моего брата Карла, взял меня с собой, будто некий атрибут военного оснащения. Я присутствовала при капитуляции Санса в июле – покорили его быстро, за каких-то семь дней. У Генриха, постоянно находившегося в штабном шатре в лагере, времени на меня не было, хоть он и сообщил мне о своей победе, когда крепость пала. Он не находил возможности даже посещать мою постель, чтобы зачать наследника. Я жила в постоянном страхе и неопределенности. Придет ли ко мне сегодня Генрих? И если не придет, то не потому ли, что я ему чем-то не угодила – хоть и непонятно чем?
Я сидела, вышивая и пытаясь разговаривать со своими придворными дамами, а те не прикладывали особых усилий к тому, чтобы поддерживать беседу. Я их остерегалась. Особенно леди Беатрис, энергичную, острую на язык брюнетку, хозяйку того самого упелянда из синего с золотом дамаска с роскошными, расширяющимися книзу рукавами. Я вернула ей этот наряд.
– Ваш упелянд просто очарователен. Я очень благодарна вам за великодушие и щедрость, но должна отдать его обратно. У меня просто нет возможности его куда-либо надеть, – сдержанно пояснила я.
Леди Беатрис ответила мне безупречным реверансом и мягкой понимающей улыбкой. Все они прекрасно знали об упущенной мной возможности.
А затем мы неожиданно собрали вещи и перебрались в район Монтро и Мелёна, где Генрих, как ни странно, к моему большому удовольствию, построил для меня походное жилище – неподалеку от своего шатра, но так, чтобы мне не досаждал грохот пушек. При этом, давно не имея доступа к моим прелестям, он явно имел в виду необходимость зачать наследника. Таким образом я снова оказалась в крепких объятиях мужа.
Каждым своим действием Генрих доказывал, что он человек целеустремленный. Его визиты ко мне были столь регулярными, что у меня складывалось впечатление, будто они вписаны в его военные планы вместе с рытьем окопов и заказами поставок эля – для поддержания боевого духа солдат. Во время своих интимных набегов он действовал стремительно и эффективно, все четыре месяца, которые ушли на то, чтобы взять Мелён. Генрих никогда не задерживался у меня дольше часа, но в это время уделял мне все свое внимание. Он был неизменно нежен со мной. В качестве компенсации за непродолжительность своих посещений Генрих приказал английским менестрелям услаждать мой слух приятной мелодией – по часу на закате и на рассвете.
Эта музыка нравилась мне гораздо больше, чем безупречно умелые, но слишком уж стремительные атаки мужа на мое тело, возбуждавшие во мне лишь одно желание – побыстрее со всем этим покончить. Сожалея о собственной холодности, я винила во всем лишь себя, но ничего не могла с этим поделать. Чем больше я тревожилась из-за своей ледяной сдержанности, тем хуже все оборачивалось. Но следует, так сказать, отдать должное и моему мужу: похоже, он ничего не замечал. Вероятно, у него просто не было возможности что-либо заметить за то короткое время, которое он определил для себя на исполнение супружеского долга. Генрих никогда меня не критиковал. И я была искренне тронута, когда он приказал прислать для меня из Англии две арфы.
– Я знаю, что вы играете на арфе, – сказал Генрих и щелкнул пальцами, давая сигнал моему пажу, и тот, встав на одно колено, незамедлительно вручил мне один из этих великолепных инструментов.
– Да, вы правы. – Признаться, хоть я и удивилась, но мне было очень приятно, что муж не только организовал доставку подарка из Англии, но и вообще удосужился узнать о моих интересах.
– Мне сказал об этом мой брат Джон. – Генрих со знанием дела тронул большим пальцем струны второй арфы. – Я тоже умею играть на арфе. – Увидев, что я удивленно подняла брови, он слегка улыбнулся. – Да, Екатерина, у меня есть и другие интересы помимо военного дела. Возможно, мы с вами будем играть вместе…
При этой мысли я покраснела от удовольствия, но потом меня