И силком мазать — тоже не годится. Только драки и бабского воя на всю деревню мне не хватало.

М-да, тут думать придется, как их добром к гигиене приучить.

Хотя бы одна затея оказалась удачной. Я решила провести небольшой обмен персоналом. Пока голубковские бабы, командированные в Егорово, приводили в порядок барский дом — надо же мне ночевать в комфортных условиях, — два десятка егоровских мужиков отправились в Голубки. Поначалу мои новые работники отнеслись к этой идее как собаки, которых академик Павлов пригласил в лабораторию и имел неосторожность сказать зачем. Но когда выяснилось, что харчи с собой брать не надо, зато будут кормить на месте, причем горячим, дважды в день, группа укомплектовалась мгновенно. Кому-то предстояло работать на стройке, кому-то — начать посевную на прогретых и просохших возвышенностях.

Кстати, насчет лаборатории. Социальный эксперимент состоялся и был удачен. Первыми покорились «барской причуде» те, кто работал на стройке. Уже на другой день они обратились к Алексейке, зашедшему взглянуть, как работается:

— Разрешите кыросыном помазаться. А то местные над нами смеются, мол, барин с псами на охоту, а вы — с вошью на работу. Ругаются, сидеть рядом не хотят.

Конечно же, дезинфекция состоялась. А потом по примеру земляков и пахари поняли, что без нательных и одежных кровососов жизнь гораздо комфортней.

Впрочем, самым важным сейчас было событие, связанное с крестьянской гигиеной в последнюю очередь, — посевная. Я немного изучила новоприобретенные угодья и поняла, что проблемы егоровских мужиков связаны не только с дурным характером прежнего барина. Здешние луга и пашни — чуть ниже, чем в Голубках. В обычный год это бонус: почва накопит влагу для жаркого лета. Но нынче на двух третях местных земель вода задержалась на две дополнительные недели.

Ладно, пусть пока мои плуги закончат работу в Голубках, а потом будут доставлены к соседям. Кстати, я изучила дорогу между моими новыми владениями, да не одна, а в сопровождении двух пожилых мужиков, зарабатывавших зимой извозом и поэтому экспертов в дорожном деле. Я уже слышала от работников из экономического села, что головная боль казенных крестьян — это постоянное отвлечение их на починку дорог. Ну и чиновников, удивляющихся, почему мужики ленятся.

Теперь поняла почему. Мужиков заставляют засыпать ямы на протяжении пяти-семи верст, хотя трудяги прекрасно знают, что после половодья, а то и ливня, в этом месте дорога «поплывет». И не стараются — через полгода их опять заставят явиться сюда и заняться мартышкиным трудом.

Мои же эксперты сразу указали, где и что подправить, сделать отводную канаву, подмостить. А где — смысла не будет. Поэтому две бригады подкормившихся егоровских мужиков до сева успели произвести точечный дорожный ремонт, чтобы в поездках между двумя имениями возницам не слишком ругаться, а коням — не надрываться.

И это я еще не рассказала про гати. Зимний путь эту проблему временно ликвидировал, вот я про нее и забыла. Гать — это когда дорога идет через болото. Недолго, краешком, там, где в объезд ну очень далеко, а трясина неглубока и неширока.

Гать, или, как еще тут говорили, мостовики, являла собой печальное зрелище. А уж ездить по ней… Доски, укрепленные на вбитых в болото сваях, посередине сгнили и образовали выбоины-ловушки почище открытых канализационных люков на шоссе. Случалось, что запряженная в телегу лошадка ступала на один конец плохо утвержденной мостовины и тяжестью своей приподнимала другой конец, который запросто мог сломать налетевшее на него колесо или даже ось. И не объехать — в обе стороны мокрое кочковатое болото, усеянное кривыми кустами и низкорослыми березками.

Сейчас было еще мокрее, но хоть тучи гнуса пока не поднялись в воздух, чтобы вдосталь пить кровь невезучих путников.

Все это хозяйство надо было менять. Но где взять деньги? Тут прорва целая нужна — и работа, и лес, и много еще чего, тот же щебень…

А я все потратила на Егорово. Умница такая. Сколько жизнь учила — не спускай последнюю копейку, держи запас! Нет, почуяла себя самой удачливой, решила, что сам черт не брат. А ведь мне еще с осени учителей Лизе с другими детишками нанимать, и не каких попало. Это дорогое удовольствие. И дом все же нормально перестраивать. Крышу надо перекрыть обязательно.

Картофель сажать… ох ты господи. Продохнуть некогда. Это ж только сказать легко: каучук сделаю из опилок, завалю всю планету галошами. На практике — ой как далеко до конечного результата. Или вот ванилин… теорию тоже знаю. Только чтобы в руках диковину подержать, нормальная лаборатория нужна, а не сарай. Приборы…

Ладно. Что-то меня на нытье пробило. Глаза боятся, руки делают. Для начала прикинем, где леса купить для самых сгнивших мостовиков. Те, которые еще дыбом не встали и не провалились окончательно, подождут. Асфальта у меня на них все равно нет…

А еще на днях немецкий инженер же приедет из самой Казани! С протекцией купца Никитина. Будет заниматься оборудованием для сахарного производства — его ведь надо не только купить, но еще и смонтировать и запустить… хорошо хоть, на его визит деньги заранее припасены.

Инженер прибыл через два дня. И первым делом поломал мне почти все сахарные перспективы.

Глава 22

Иван Федорович, или, как я поняла, Иоганн-Теодорих Блюменхольц, оказался специалистом широкого профиля. Вообще-то он был командирован на чугунолитейные заводы Никитиных, но по просьбе моих партнеров сделал небольшой крюк, превратившийся в условиях еще не закончившегося половодья в полноценную экспедицию. Был он швейцарец из наполеоновских солдат, решивших остаться в России, но по-русски говорил если не хорошо, то понятно.

Из всего, связанного с моим заводом, специалист одобрил только его расположение.

— О, это есть гут. Один барин поставиль фабрик рядом парк. Запах летель дом, жена хотель его убит. Вы правильно унес сарай далеко в поле.

А вот к сырью у него возникли вопросы.

— Это плохой, красний свекол. От него процент цукер ошень маль. Очистка очень сложно. Дорого. Нет выгода.

Для надежности тут же начертил «3 %» на листке из блокнота и показал мне.

Я понимающе кивнула.

— Цукер-трава любить солнце. Цукер-свекла любить солнце, — убеждал меня Иван Федорович, оглядывая наши хмурые, облачные небеса.

— И я любить солнце, — ответила я, — только где его взять?

Швейцарца, правда, обрадовало, что среди оборудования, перевезенного в Голубки, были мешки с известью, а также упаковки