– Кто там?

– Ну, слава богу, открывай!

Не понимаю, зачем я могла понадобиться Савве посреди ночи.

– Что-то случилось?

– Любе плохо. Да открой ты эту чертову дверь!

Конечно, у него есть ключи, но я ведь закрылась изнутри на старый добрый засов. Негнущимися пальцами отодвигаю железяку в сторону – Комиссаров заходит внутрь. А вместе с ним в помещение врывается пряный аромат набухших почек, сырости и весны. К счастью, он не спрашивает, на кой черт мне понадобилось замуровывать себя, как сейф в банке. А может, он просто очень хорошо понимает, какие страхи мною руководят.

– В смысле – плохо? Я чем-то могу помочь?

– Нет. Я уже со всем разобрался. Отвез ее в больницу, поговорил с врачами…

Савва замолкает и почему-то залипает на моих тапках. Ну, да… Они глупые. Может быть, в этот самый момент к нему приходит запоздалое понимание того, что довольно ответственную должность он доверил почти ребенку. Хотя я давным-давно выросла, в его глазах это, наверное, так и выглядит. Я кусаю губу и, догадываясь, что наш разговор явно затянется, предлагаю:

– Поднимемся? Я вам кофе сварю.

– Да. Давай…

Я было шагаю к лестнице. Но потом, вовремя спохватившись, пропускаю Савву вперед, чтобы он не увидел больше, чем следует. Футболка-то на мне все та же. Короткая. И вообще не предназначенная для чужих глаз.

– Так что с Макаровной? Опять давление, что ли? Она жаловалась пару дней назад, что то скачет…

– Сердце. Ее в срочном порядке прооперировали.

– Что? – я застываю посреди комнаты, потрясенно округлив рот. Если честно, в Макаровне столько жизни, столько энергии, что я почти уверена, будто она и меня переживет, а тут… Как звоночек. Как напоминание о том, что все не так, как кажется. – А когда ее выпишут?

– Через несколько дней, если все пройдет гладко.

– Несколько дней?! Но как же? А открытие? Мы не сможем перенести, – трясу головой, взвешивая все за и против. – Отель полностью забронирован, гости приглашены. Наталья договорилась о приезде каких-то журналистов, так что…

– Не тараторь, – обрывает меня Савва. Садится на барный стул, опирается на локти и прячет лицо в ладонях. – Дай подумать.

Ну, да. Он-то получше меня знает, что да как. По-моему, даже Влад хуже владеет информацией, во всяком случае, касающейся конкретно этого проекта. По обрывкам чужих разговоров и сплетен я делаю вывод, что тот не слишком хотел вкладываться сюда. И отговаривал Савву, но тот его не послушал.

Я ставлю турку на маленькую плиту на две конфорки, а сама не свожу глаз с лысой макушки Комиссарова. Точней, почти с затылка – так низко тот наклонил голову. В этом мне видится странная для него слабость.

– Вы ее до сих пор любите, да? – спрашиваю я, прежде чем успеваю обдумать, какого черта делаю. Савва выпрямляется. Отводит от лица широкие ладони и с искренним удивлением уточняет:

– Кого?

– Ну-у-у, Любовь Макаровну.

Надо сказать, в моем голосе изначально было чуть больше недоверия, чем следует. Поэтому теперь я нарочно добавляю в него уверенности. Чтобы Савва не подумал, будто я его осуждаю. Всем известно – о вкусах не спорят. Мало ли, может, он влюблен в ее душу и… Мои бессвязные мысли прерывает оглушительно громкий хохот. Да-да, Комиссаров откидывает голову и ржет. Жилы на его бычьей шее натягиваются, белоснежные крепкие зубы сверкают, а ресницы, слипшись от набежавших на глаза слез, превращаются в черные острые стрелочки.

– Ой, не могу… С чего ты это взяла?

– Так мне Макаровна сказала! – злясь, бахаю перед нам чашку и отступаю.

– Люба сказала, будто я в нее влюблен? – изумился Савва. Ну, надо же, сколько эмоций я сегодня имела честь лицезреть на его обычно равнодушном лице!

– Намекнула на то, что в прошлом вы…

– Трахались. Это так называется, Тая. Мне было девятнадцать лет, и Люба мне казалась настоящей секс-бомбой. С тех пор прошло почти четверть века. Но ты права. Я люблю ее. Как друга. Она – необыкновенная.

Его «трахались» заставляет меня мучительно покраснеть. Я не пуританка, просто когда между двумя половозрелыми людьми повисает это слово, напряжение образуется само по себе. Будто концентрируется из воздуха. Чувствую себя непроходимой тупицей. Деревенщиной. Дурой! Как вообще мне могло прийти в голову, что он… с ней… Ну, да. Мне точно надо лечиться. Ведь даже сама Макаровна после заметила, что ему, нынешнему, другие женщины по душе. Такие, как я. Но поверить в это так же сложно, как и в то, что ему нравится Макаровна.

– Как же мы откроемся без нее?

– У нас хорошая команда. Они знают, что делать. А на случай форс-мажора есть ты.

– Я не готова! Неужели вы не понимаете?! Я в этом бизнесе всего два месяца!

– У тебя есть иной вариант? Может, этим кто-то другой займется? Кто?

– Я не знаю! Вы. Или Влад. Он ведь это все придумал.

Комиссаров сощуривается. Наклоняет голову к плечу и задумчиво скользит по мне взглядом.

– Давай так – ты делаешь свою работу, а если что-то пойдет не так – я подстрахую. Что скажешь?

Это мой шанс проявить себя. Шанс, которого многие и многие ждут годами. От страха облажаться у меня пересыхает во рту. Я киваю. Савва допивает свой кофе в один глоток, со стуком отставляет чашку и на том со мной прощается. Я возвращаюсь в кровать, но сон не идет. Ночь скользит по моей квартирке тревожными пугливыми тенями.

Следующий день я провожу в бесконечных хлопотах. В последний момент приходится срочно менять концепцию цветочного оформления, потому что у наших флористов случается какая-то проблема с поставкой сирени. Вызваниваю дизайнеров, оформителей, переиначиваем все на ходу из того, что есть. Это не катастрофа, вполне рабочий момент, с которым я неплохо справляюсь. Так что даже Макаровна, контролирующая процесс по телефону, не находит, к чему придраться.

А уже утром к нам начинают прибывать первые постояльцы. Я очень волнуюсь, и эта часть дня проходит будто сквозь меня. Впрочем, Савва прав. Все процессы максимально отлажены. Наша команда отлично потрудилась на результат. В день открытия мы пожинаем плоды того, что с таким старанием сеяли и взращивали. Если что меня и беспокоит – так это поведение Наталии, которая строит из себя невесть что, ходит между прибывающими гостями, половина из которых – ее подружки. Вместе с Владом принимая поздравления и похвалы, будто она лично приложила руку к отелю!

Ну, ладно… Может, я просто ревную. Потому что она то и дело его касается. А он ее. Выставляет перед собой, как трофей. Улыбается. Для очередной красивой насквозь фальшивой фоточки для Инстаграм. К черту! И я ведь понимаю, что им движет, но, как оказалось, от этого не становится легче. Растираю виски и иду к себе, чтобы немного отдохнуть от царящей вокруг суеты.