Только вот ее — на Варию.

— У ребенка есть дар, — тихо произносит Колтон.

— Мне было интересно, возможно ли это, — говорит Самира. — Оставьте их. Мы можем провести эксперименты позже. Заберите ее, — указывает взглядом на меня. — И кто-нибудь приведите Тиноза.

Вытянув руку, я покачиваю головой в сторону Морган и Лии, прося их не защищать меня. В данный момент это бесполезно, и оцепенение, поселившееся во мне, делает меня храбрее, чем раньше.

Дравийский солдат входит в камеру, но не раньше, чем Морган наносит быстрый удар ногой по туловищу Тиноза.

— Ублюдок, — восклицает она с надрывом.

Один охранник утаскивает Тиноза, а другой берет меня за руку и выводит из камеры. Напоследок окидываю взглядом своих друзей, не зная, увижу ли их снова. Они пристально смотрят на меня, и на их лицах написаны шок и страх, но каждому из них удается кивнуть мне.

Все то время, пока мы идем, я держу голову опущенной, не заботясь о том, куда меня ведут и какие у них планы на меня. Ничто не имеет значения, пока я погружаюсь в глубины своего разума, где никто не может меня побеспокоить. Я хотела бы быть сильной, как Морган, но, в отличие от нее, мне не за что бороться.

— Освободи ее, — приказывает Самира.

Рука охранника разжимается, освобождая меня, и я рывком поднимаю голову. Комната, в которой нахожусь, представляет собой что-то вроде салона, заставленного различными диванами и столами. Шторы отдернуты, чтобы проникал солнечный свет, что придает комнате теплую атмосферу. Сотни книг стоят на полках у задней стены, а камин по-прежнему не зажжен. В обычный день это было бы прекрасное место, чтобы провести время после обеда. Но сегодня, к сожалению, все иначе: Самира и Колтон смотрят на меня.

— Это прекрасное место, не так ли? — спрашивает Самира, протягивая руки. — Знаешь ли ты, что здесь раньше располагался гарем предыдущего короля?

Я едва заметно качаю головой и обнимаю себя за плечи, как будто это незначительное действие придаст мне сил. По какой-то причине Самира привела меня сюда, и единственное, что я могу придумать, — это то, что я была близка с Колтоном, который, очевидно, принадлежит ей. Однако, это должно быть вопросом, который она должна решить с ним. Не то чтобы я знала о том, что они вместе, когда лежала в его постели.

— Это было во время правления отца Зейдена, — сообщает она. — И именно там я провела большую часть своей молодости. — В ответ на мои удивленные взгляды она кивает. — Верно. У нас с тобой есть кое-что общее. Отец Зейдена собирал незамужних дравийских женщин, чтобы они помогли ему родить наследника, как Зейден поступил с вами, людьми. — В ее голубых глазах застыли горечь и гнев. — Я провела здесь годы против своей воли, и все потому что служить вождю считалось честью, — шипит она. — В конце концов, я была освобождена от своего долга и стала главой своего дома, чего не делала ни одна женщина, но остальным не повезло. Зейден ничем не лучше своего отца, и его нужно остановить и лишить силы причинять боль невинным.

— Мне жаль, — шепчу я. И говорю это искренне. Неважно, что Самира и Колтон сделают со мной, я не могу обуздать волну сострадания, которая захлестнула меня. Изнасилование — это не честь. Это великая жертва.

— Я привела тебя сюда не ради твоей жалости, — шипит она, заставляя меня в страхе отпрянуть назад.

Взгляд Колтона мечется между нами, но он ничего не говорит и не двигается ни на дюйм.

— Мне все равно жаль, — отвечаю я. — Теперь понимаю, почему ты ненавидишь дом Каймара, потому что они не принесли тебе ничего, кроме боли.

— Я не ненавижу их всех, — заявляет Самира, поглаживая руку Колтона. — Как канцлер, я возьму Колтона в супруги, поскольку он был верен мне на протяжении всего этого предприятия.

— Ты возглавляешь пуристов? — Я киваю сама себе, когда все встает на свои места. Ее личная ненависть к дому Каймар, учитывая ее прошлое. Ее ревность к человеческим женщинам, потому что они главенствовали над дравийскими женщинами. И наконец ее привязанность к Колтону. Они выросли вместе, и он должен был быть добр к ней, пока она страдала в гареме.

— Да, — самодовольно отвечает Самира. — Нашим народом слишком долго правили мужчины. Пришло время перемен, производительница, — с усмешкой произносит она это слово, и яд практически покрывает каждый слог. — Нам больше не нужен твой народ.

— Значит, бесплодие среди ваших женщин было обращено вспять? — Мне не следовало спрашивать, но это медицинские вопросы, и, несмотря на то, что моя жизнь висит на волоске, мне любопытно. Или, по меньшей мере, было интересно, пока губы Самиры не искривляются, а глаза не сужаются.

— Знаешь ли ты, что, несмотря на все мои попытки добиться бесплодия людей, они все равно забеременели? — спрашивает она.

Примечательно, что Самира не ответила на мой вопрос, что весьма показательно.

— Дом Фаэля отвечает за сельское хозяйство, и было несложно подмешать в пищу генетические препараты, и все же люди сохранили фертильность. Некоторые из моих ученых заверили меня, что их уровень фертильности снизился, но этого было недостаточно, чтобы сделать их бесплодными.

— Плод виллы, — понимающе произношу я. — Брэкстон рассказал мне о его действии.

Самира отмахивается рукой.

— Да, но это не удержало ни одного из мужчин от того, чтобы завести женщину, так что это был неудачный эксперимент. Однако он доказал, что людей нужно изучать, и, возможно, мы сможем скопировать то, что делает вас такими плодовитыми.

— Так вот почему я здесь? — спрашиваю, не в силах сдержать ужас, охвативший меня при ее намеке. — Чтобы вы меня обследовали?

— Нет, — с раздражением отзывается Самира. — Это будет позже. Ты здесь ради Колтона.

— Ради меня? — спрашивает он, впервые заговорив. От звука его красивого голоса я вздрагиваю и чувствую отвращение к себе. — Я не могу воспользоваться услугами этого человека, — возражает он. — Нам больше не нужно прятаться в тени, Самира. О наших отношениях знают все.

— Да, любовь моя, но она — последнее свидетельство твоей верности мне, — говорит Самира, обхватывая лицо Колтона и поглаживая его по щеке. — Убей ее ради меня.

Как бы ни было бесполезно бежать, я отступаю назад. Рука Колтона стремительно рвется вперед, и его дар мгновенно задерживает меня, замораживая на месте. С бешено колотящимся сердцем я смотрю на эту пару, а в груди болит от каждого вздоха.

— Я не понимаю, — говорит