и другими напастями. У ряда сибирских народов считалось грехом варить вместе мясо животных, ходящих по земле, и мясо птиц. «Они, — писал в свое время о чукчах К. К. Нейман, — никогда не кладут в котел вместе с оленьим мясом какую бы то ни было птицу; это было причиной частых ссор чукчанок с нашими казаками» (Нейман К. К., 1871. С. 16).

Сибирские этнографы отметили ряд запретов, распространяющихся на некоторые породы рыб, причем эти табу касались главным образом женщин и девушек. Так, у остяков созревшей девице не разрешалось резать и чистить щуку и налима из боязни, что в нее вселится Водяной дух, и она умрет. Вогульские женщины на р. Сыгве не ели мерзлой щуки и налима, так как, по местным поверьям, подводные (и подземные?) боги принимают иногда облик этих рыб.

Отдельные обычаи, характеризующие особое отношение к щуке у обских угров, весьма напоминают проявления, наблюдаемые в ритуалах медвежьего культа: запрет женщине есть определенные части щуки (ср. с запретом женщине есть голову, грудь и сердце медведя), клятва на голове щуки (ср. с клятвой на голове медведя) и др. Приведенные соответствия, видимо, фиксируют богочтимый характер почитания того и другого персонажей и их сходный (преимущественно «нижний») ритуально-культовый статус.

В сибирской этнографии нет достоверных фактов, говорящих о существовании тотемов-рыб. Правда, М. Б. Шатилов приводит остяцкое сказание о богатыре по имени Куль-Косяк (чебак), от которого произошел род Прасиных на р. Вах. По его мнению, это имя «можно рассматривать как видоизмененное последующим сознанием остяков представление о происхождении предков от представителей животного мира, как остатки, пережитки столь характерного для первобытного человека явления тотемизма» (Шатилов М. Б., 1931. С. 181).

В этом заявлении видится некоторая натяжка. «Звериные», «рыбьи», «птичьи» имена людей нельзя трактовать столь однозначно и прямолинейно; они обычно давались в соответствии с определенными качествами и особенностями человека. Так, у нижнеобских остяков до недавнего времени были достаточно популярны имена: Сайнах (щука), Лаача (утка), Мах, Моих (бобр), Нех (лось), Поя (ольха) и др.

Причину ограничений и запретов, касающихся некоторых пород рыб, отчасти помогают понять представления о посмертной судьбе утопленников. Манси верили, что утонувший человек отдает душу хозяину воды. Ханты и многие другие народы Сибири в сравнительно недавнем прошлом считали кощунством спасать утопающих, так как это шло вразрез с желанием Водяного духа взять данного человека себе (Лукина Н. В., 1975. С. 27). У ительменов категорически запрещалось спасать не только утопающих, но и людей, засыпанных снежной лавиной, поскольку те и другие становились пищей богов (Орлова Е. П., 1975. С. 133).

По верованиям негидальцев, душа утопленника становилась рыбой — помощником хозяина воды. До завершения похорон род утонувшего не смел есть рыбу. Утопленника хоронили у реки в «рыбьей» позе — на животе (обычно негидальцы клали своих покойников на спину) и головой к реке. Женщинам в течение года нельзя было ходить по берегу между головой покойника и водой, а также плавать вблизи на лодке. Кроме того, существовали запреты для других родов, касавшиеся рода утопленника: так, рыбу у рода утонувшего можно было брать только без головы… (Цинциус В. И., 1971. С. 188–189).

Историю рождения одного из подобных табу можно видеть в трагических событиях, описанных в карело-финском эпосе «Калевала» (четвертая руна). Красавица Айно, не желая выходить замуж за старого богатыря Вяйнямёйнена, надевает свои лучшие девичьи наряды и бросается в воды залива. Отправляясь «в глубину пучины темной», девушка просит сопровождавшего ее зайца передать, чтобы отец не ловил в этом месте рыбу, чтобы мать не месила на этой воде тесто для хлеба, чтобы брат не поил здесь коня и чтобы сестра не умывала этой водой лицо:

Ведь все волны в этом море —

Только кровь из жил девицы;

Ведь все рыбы в этом море —

Тело девушки погибшей;

Здесь по берегу кустарник —

Это косточки девицы;

А прибрежные здесь травы

Из моих волос все будут.

Принесший скорбную весть заяц говорит родителям утопленницы, что их красавица-дочь

Погрузилась в воды моря,

Чтоб сигам там быть сестрою

И подругой быстрым рыбам.

(Калевала, 1979. С. 42–44)

В своей посмертной жизни Айно становится семгой. Почти несомненно, хотя в эпосе об этом ничего не говорится, что после таких известий семья утопленницы перестала есть семгу, а залив, где утонула девушка, стал для ее родственников заповедным.

На историю табуирования некоторых пород рыб проливают свет фольклорные свидетельства, из которых, в частности, следует, что один из сыновей верховного бога обских угров Нуми-Торума — Ас-Талах-Торум, ведающий морской рыбой, — имеет облик щуки. Старший сын Нуми-Торума Полум-Торум, по преданию, разгневавшись, превратил свою невестку в сырка со словами: «Будь ты проклята, превращайся в сорогу-сырка и питайся с этих пор жидкими и твердыми человеческими испражнениями» (Гондатти Н. Л., 18886. С. 20, 26). Видимо, с этим фольклорным эпизодом связано вогульское поверье: при беременности женщина не должна есть сырка, так как от этого она и ее дети будут болеть.

В вышеприведенных запретах трудно усмотреть сколько-нибудь явные признаки, которые при желании можно было бы трактовать как проявления тотемизма. Имеющиеся в литературе сведения о родовых группах Сибири с «рыбьими» названиями тоже не несут положительной тотемной информации. А. Золотарев вслед за В. Иохельсоном и М. А. Кастреном полагает, что «окуньи люди» у самоедов назывались так по р. Окуневой, где они проживали, а «рыбий род» у юкагиров именовался так потому, что люди этой родовой группы питались почти исключительно рыбой (Золотарев А., 1934. С. 27). У эвенков-орочонов культового отношения к рыбам «не отмечено, за исключением тайменя, который в шаманской мифологии считается одним из носителей шаманской души в водной стихии» (Мазин А. И., 1934. С. 58). У народов Восточной Сибири следы представлений о рыбах-тотемах улавливаются, причем весьма нечетко, лишь применительно к налиму. В большинстве случаев запрет на ловлю налима объяснялся тем, что он человеческого происхождения (от утопленников), либо тем, что он как-то связан с хозяином воды или даже с властителем Преисподней (Окладников А. П., 1950. С. 334).

По кетской мифологии, хозяйка Нижнего мира Хоседам, попадая в водную стихию, оборачивается налимом. На нижней Оби налима — видимо, из-за «нижней» его принадлежности, — еще в XVIII в. вообще не употребляли в пищу. В. Ф. Зуев, побывавший в 1771 г. в Нижнем Приобье, писал, что у остяков летом «больших налимов около юрт валяются ужасные кучи, на которые сытые собаки даже не