— Хомяк?

— Угу, тот самый, мохнатый с лапками.

— Свят!

Он улыбнулся и тоже с упоением размял затекшие мышцы.

— Хомяками называют фуры, которые возят зерно, — опустив стекло, выглянул на пустынную улицу. — Значит, ты здесь живешь?

— Жила, — поправила я. — До того как уехала учиться в Питер.

— Допустим, почему ты оттуда уехала я понять могу, но почему не вернулась обратно сюда? Здесь же детство твое прошло, мать, друзья.

— Так получилось, долго рассказывать, — слилась с ответа я.

Ну а что я могла ему рассказать? Все же очевидно. Крошечный городок на отшибе мира, ни работы, ни перспектив, ни «мужа нормального», как сказала бы Лиза, с которой мы, в общем-то, активно созванивались по видеосвязи все эти годы. Она смогла открыть небольшой салон и неплохо зарабатывает, для моей же профессии здесь категорически не было места. Разве что пойти преподавать в технический колледж, но это точно не было пределом моих мечтаний. Поехала туда, где была возможность хоть как-то развернуться. Не северная столица, конечно, но и не какая-то дыра.

Опустив стекло со своей стороны, я увидела, что на кухне горит свет. Мама не спит. Хотя я же предупредила ее, что приеду.

Я обернулась на Свята. Допустим, я сейчас поднимусь домой, а что будет делать он? Оставлять его здесь как-то нехорошо, но и приглашать к себе… мы же не настолько близки. И что я скажу маме? Как представлю Бойко?

«Мама познакомься — это мой студент»?

Консервативная мама до сих пор не могла отойти от моей «выходки» в Питере, и если представить Свята так, то на своей репутации в ее глазах я смело могу поставить окончательный жирный крест.

А соседи? Сейчас же быстро начнут кости перемывать.

Ситуация — нелепее не придумать.

— Давай, узнавай там, что произошло и звони потом, — он заглушил мотор и закинул руки за голову. — В вашей дыре гостишки годные есть?

— Гостиницы? Есть, наверное… Но на счет годности не уверена, это тебе не Москва.

— Да я уже заметил.

Я закусила губу и продолжила лихорадочно соображать. Как быть? Что делать? Отправлять его вот так блудить по чужому городу ужасно некрасиво. Он же еще голодный, наверное, с дороги…

— В общем, пошли со мной, — решилась-таки.

— С тобой? К тебе домой?

— Ну… получается так. Хотя бы поужинаешь нормально, а потом я тебе напишу адрес гостиницы. Если ее не снесли, конечно, за эти годы.

В глубине души я надеялась, что он скромно откажется, и тогда я со спокойной совестью отправлю его куда подальше, а именно в «Путник», но он неожиданно поднял стекла до упора и вытащил ключ из замка зажигания.

— Ну, пошли тогда. Жрать реально охота.

Поднимались мы совсем недолго — первый этаж, но я уже успела испытать чувство неловкости за ветхость старенькой хрущевки. Этот парень явно привык жить получше, одна его машина стоит дороже, чем наша двушка.

Подойдя к обшитой деревянными рейками двери, я тормознула его движением ладони:

— Только пожалуйста, без всяких этих твоих шуточек, ладно? Моя мама… она не понимает всего этого, человек старой закалки.

— Ну я же не идиот.

А вот с этим я бы поспорила…

Надавив на звонок, я с колотящимся сердцем услышала скрип половиц, потом лязг металлического «язычка» на глазке, потом многочисленные повороты «вертушек» целых трех доисторических замков.

Дверь открылась, но ровно настолько, на сколько позволила дверная цепочка.

— Мам, привет. Я приехала, — взволнованно улыбнулась я, но мама не улыбнулась в ответ: тонкие брови нахмурились в мимике недоверия и некоего удивления:

— Геля? А… что ты здесь делаешь?

Испытывая еще большую неловкость, я бросила быстрый взгляд на своего спутника, и снова вернула внимание родительнице:

— Ну ты же сама позвонила мне днем, попросила приехать. Ты что, забыла?

Мама несколько раз моргнула, словно сверяя свою память с действительностью, а потом на ее лице расцвела улыбка узнавания. Широкая, настоящая, которая удивила даже меня.

— Господи, ну конечно, прости. Я так сегодня так устала, — сняв цепочку, бросила заинтересованный взгляд на Бойко и широко раскрыла дверь: — Проходите.

Пока мы снимали обувь и куртки, мама стояла в стороне и взгляд ее был прикован к Святославу. Я уже пожалела, что притащила его сюда, ведь как его представить до сих пор не придумала. И вообще было слегка не по себе — простенький антураж двушки шел Бойко примерно так же, как мне водолазный костюм.

— Здравствуй, — я обняла маму и вполне искренне расцеловала в обе щеки. — Я соскучилась.

— А это… — она снова посмотрела на Свята.

— А это… это мой друг, Святослав. Мы с ним соседи, — и ведь почти не соврала. — Решил составить мне компанию.

Пока они здоровались, я наблюдала за реакцией обоих. Свят был полностью расслаблен, казалось, что его ничуть не парит происходящее, а меня парило, ведь только сейчас я вдруг поняла, что это первый парень, которого я привела в этот дом. Действительно первый.

В школе подобных вольностей не позволяла мама, «водить в дом мальчиков — неприлично», а потом я уехала и единственного, кого полюбила, мама наотрез отказалась не то, что видеть — даже слышать о нем.

— Мойте руки и идите за стол, я там ужин приготовила. Святослав, вы любите уху?

— Я все люблю, что съедобно.

— Мам, когда ты расскажешь мне, что у тебя стряслось? — вмешалась я.

— Вот за ужином и поговорим.

— У нас тут… тесновато, — я протиснулась в ванную комнату и положила на край раковины чистое полотенце. — Ты в таких квартирах и не был никогда, наверное.

— Ты так говоришь, как будто я с золотой ложкой во рту родился, — смахнув с длинных пальцев капли, Свят закрыл кран. — Не напрягайся ты так, все ок.

Не напрягаться было сложно: во-первых, ситуация — я снова дома, еще по такому странному поводу, во-вторых — Бойко. Бойко здесь, в доме моего детства. Странный, немного колючий, себе на уме… О чем я вообще думала, соглашаясь на эту авантюру?

Накрытый мамой стол был скромным, но разнообразным: дымящаяся уха в фарфоровой супнице, квашеная капуста, малосольные огурчики, сваренная целиком картошка и посыпанные луком колечки селедки. То, что она меня ждала, прошлось по душе бальзамом — может, она наконец простила «непутевую» дочь?

Бойко ел так, что за ушами трещало — не смущали его ни мои удивленные взгляды, ни неприкрытый интерес мамы. Здесь он словно стал каким-то другим, сбросил шелуху циника и придурка.

— Готовите вы явно получше вашей дочери, — вытащив изо рта кость, положил ту