Новый командующий сухопутными войсками генерал Хейе приветствовал на нашем казарменном дворе большой гарнизон Мюнхена. Мы стояли в строю на протяжении нескольких часов, пока он передвигался с редкой ловкостью в своих особых сапогах, обращаясь с краткой речью к каждой роте. О том, как пользовались его деланой любезностью, ходило много анекдотов. Он упразднил инспекторов, отведя им второстепенную роль. В дальнейшем инспекторами в войсках связи были генералы из Генерального штаба других родов войск. Это были бравые офицеры, которые не представляли никакого вреда, но не понимали, как дальше развивать наше дело по мере совершенствования техники.

Весной 1927 г. я был командирован в Берлин на три месяца на курсы по подготовке автомобильных специалистов. Приходилось заниматься расчетами и экспертизами, но была и практическая работа. Мы разбирали моторы и снова их собирали, мы посещали берлинские заводы, где нас встречали не всегда приветливо. По очереди мы управляли большими автобусами вместе с другими курсантами.

Улицы Берлина были снова ухожены. Я наслаждался театром, музыкой и прогулками по Унтер-ден-Линден и Курфюрстендамм. В Берлине меня посетил шведский капитан Таге Карлсверд. На основании немецких данных, в том числе и моих статей в журнале, он издал книгу о средствах связи в битве на Марне в 1914 г. Теперь он искал в рейхсархиве и других местах подобный материал о Восточном фронте. Он пригласил меня приехать в Швецию.

В северо-западном предместье Берлина Глиникке вместе с небольшой группой зрителей я наблюдал за траурной процессией, сопровождавшей тело погибшего во время конных состязаний принца Сигизмунда из династии Гогенцоллернов от его виллы до места погребения в замковой капелле. Дорога была пустынна и шла через весенний лес. Как в старые времена, за гробом впереди вдовы и детей шел любимый конь усопшего. Случайно я оказался и на подобном траурном мероприятии; хоронили генерала Гофмана, бывшего начальника штаба на Восточном фронте, сменившего Людендорфа, у которого он был начальником оперативного отдела штаба. Гофман написал одну ценную, но язвительную книгу «Война упущенных возможностей», в которой говорил о половинчатости многих усилий. Теперь можно было только сожалеть о преждевременной смерти известного деятеля. Он заслужил почетное погребение на Кладбище инвалидов среди прусских солдат. В раздумье я читал надгробные надписи на могилах великих людей, среди них барона Манфреда фон Рихтгофена, рядом с которым я стоял когда-то.

В Моабите, где находилась наша школа и жил я, не все было гладко за блестящим фасадом. Жильцы были сама вежливость. Однако в воскресенье тон задавали коммунисты. Я видел, как маршируют тысячи людей одетых в форму Рот Фронта. Впереди шагали в ногу горнисты, синхронно делая рукой отмашку и четко держа строй. Командиры взводов и групп служили раньше, вероятно, в прусской гвардии. Это было впечатляющее зрелище, говорившее о том, что в жизни государства появился новый фактор силы. В завершение курсов нам устроили учебную поездку в Нюрнберг. В городках Зульцбах и Максхютте, где мы когда-то выступили против коммунистов, коллективы предприятий после семи прошедших лет стали с большей симпатией относиться к военным. Мы услышали от горного инженера Вагнера, что в массах господствуют национал-социалистические взгляды. После того как я сдал экзамен по теории и получил свидетельство специалиста по военным автомобилям, я должен был пройти обучение с шестью солдатами, чтобы получить водительские права шофера грузовика.

Отпуск вместе с женой и дочкой на острове Боркум на Северном море прервал неожиданный вызов из Мюнхена. Я стал адъютантом в батальоне. Мне пришлось включиться в дневной ритм работы командира. После утренней поездки верхом и работы в канцелярии в полдень он отправлялся в офицерскую столовую, где администратором был его бывший старший вахмистр Тишнер вместе с женой. Он проводил каждый день с крайним педантизмом и не выказывал никаких чувств, рассматривая мелкие дисциплинарные вопросы, жалобы, взыскания. Его уровень технической подготовки сводился к знанию полевых кабелей, телефонной и светосигнальной связи в примитивных, не меняющихся границах, дивизионного опыта. Перед каждым большим учением он обращался к своему знакомому в штабе и просил его заранее так расположить его батальон, чтобы у начальства не могло возникнуть никаких претензий с точки зрения тактики. Он старательно избегал давать какие-либо самостоятельные поручения нам, молодым офицерам, совершенствовать нашу военную и моральную подготовку. Его карьера окончилась 31 января 1928 г. производством в подполковники. Незадолго до этого он оказался в лазарете, избежав необходимости обратиться с прощальным словом к подчиненным. Ни одному из офицеров он не пожал руки, за моим исключением: я явился к нему, лежавшему в постели, чтобы доложить о своем отбытии. Слишком тесные отношения между отдельными офицерами превратили их в плохих мелких чиновников.

Отряд трубачей находился в непосредственном подчинении адъютанта, и обращение с ним требовало дипломатического такта. Тяжелее всего приходилось иметь дело с дирижером Братуном, который ежедневно поглощал немереное количество пива; он был человек гражданский, но хороший музыкант. У него и его подчиненных было одно важное поручение: зарабатывать деньги, военная форма была средством для этого. Они выступали на концертах, билеты на которые раскупали заранее, в погребке «Лёвенбройкеллер» и других местах. Все они были плохими солдатами. Но они были визитной карточкой батальона, поэтому музыканты старались иметь военный вид и чтобы лошади выглядели ухоженными. Для обоснования необходимости расходов на капеллу музыкантов учили на санитаров и светосигнальщиков. Из этого ничего не вышло. Но важнее всего было то, что капелла являлась чудесным средством прививать в части корпоративный дух и способствовала тому, чтобы население с большим пониманием и интересом относилось к солдатам, которых оно редко видело, но платило за них налоги.

Новому командиру удалось выдержать среднюю линию, не уклонившись ни влево, ни вправо. Он сумел получить большое преимущество тем, что предоставил нам, командиру 1-й роты и моему другу Рейну и мне – командиру 2-й, полную свободу для самообразования и в наших служебных делах. Батальон от этого не пострадал. Наконец, после почти 14 лет службы, я обрел свою гавань. Начиная с того времени, когда я был командиром взвода, я знал каждого человека. Состав менялся каждый год: уходили солдаты, отслужившие 12 лет. На их место приходило большое количество новобранцев, которых тщательно отбирали после экзаменов. Участвовали в этом и врачи-психологи. Отказов почти не было. Мы также отдавали себе отчет в том, что в условиях безработицы многие мужчины хотели получить документ, дающий права для гражданских лиц на социальное обеспечение, который мог помочь при устройстве чиновником на какой-либо даже незначительный государственный пост, конечно, если кандидат проявит достаточные усилия и сдаст соответствующий экзамен. После 4 месяцев обучения на пехотинца