Когда мы сели, внутри у меня все дрожало от предвкушения. Кабинки приятно покачивались, как надувной матрас на волне от проплывающего мимо катера. Я посмотрел на маму, а она улыбнулась мне. Механический голос, как в кино или компьютерной игре, громко сказал на английском:

– Are you ready?

И громко захохотал. И под раскаты его хохота наша кабинка постепенно понеслась. Сначала мне было весело и жутковато, но потом я понял, что мне плохо. Кабинка вращалась так быстро, что все вокруг смешалось в какую-то разноцветную кашу. Я не видел ничего – только мамино серое лицо рядом, – а когда казалось, что хуже уже некуда, становилось еще хуже: кабинка крутилась еще быстрее и еще резче опрокидывалась вниз.

– Мама, мне плохо, – крикнул я. Но мой голос потерялся в музыке, которая раздавалась из динамиков. На одном из поворотов я увидел, что мой рюкзак выкатывается из кабинки. Мама попыталась удержать его ногой, но у нее не получилось, и рюкзак вылетел наружу.

– Мой рюкзак! – заорал я.

– Ничего страшного, мы его потом заберем! – крикнула мама.

– Там Вильгельм

– Что?!

– Вильгельм!!!

Я почувствовал, что карусель стала замедляться, а потом увидел, что аттракционщики вбегают и что-то ищут. Наконец один из них поднял мой рюкзак. Мама закричала:

– It’s ours. Let us leave![5]

Схватив рюкзак, мы выскочили из кабинки и сели на траву, чтобы перевести дух.

– Меня чуть не стошнило. Как только люди это выносят, – сказала мама. Но я ничего не ответил ей. Я посмотрел на рюкзак, и ужасное предчувствие закралось мне в душу.

– Мама, смотри!

– Что такое?

– Он весь порвался.

– Ничего страшного, мы зашьем.

Мой красивый синий рюкзачок, который бабушка купила мне перед школой, выглядел так, как будто огромное чудовище его пожевало, а потом выплюнуло. Весь грязный и с дырками в нескольких местах. Мама расстегнула молнию и прижала руку к губам. Все, что было внутри, как будто попало в мясорубку: наушники, которые мне подарили на Новый год, все смялись, блокнот выглядел так, как будто ему сто лет, а айпад превратился в мертвую железяку, согнутую пополам. Мама вытряхнула остатки моих сокровищ на траву. И вдруг я увидел то, что раньше было Вильгельмом.

Хвост, из которого торчала вата. Две ноги. Голова с шеей, на которую был по-прежнему намотан полосатый шарф, и с одним ухом. И еще одно длинное ухо. Я закричал. До этого я и не представлял, что умею кричать таким страшным голосом. На нас все оборачивались, но мне было все равно. Я кричал как сумасшедший, а мама обнимала меня и прижимала к себе и шептала:

– Успокойся, успокойся, мой милый. Мы его починим. Мы зашьем. Я что-нибудь придумаю, только успокойся.

Но я не мог успокоиться. Рыдания вырывались из меня какими-то рваными кусками, и я сквозь слезы видел, как мама идет к кассе аттракциона, как она кричит что-то и швыряет в кассу айпад, потом поворачивается и идет обратно ко мне, а айпад летит обратно ей в спину. Как один из аттракционщиков смотрит на меня и смеется, а мама кричит на него и показывает ему средний палец.

– Морковкин, пойдем. Давай, малыш. Ну же, успокойся. – Мама гладила меня по голове, по спине, по плечам. – Мы его починим.

Не знаю, сколько времени я проревел: казалось, целую вечность. Лицо у меня опухло, а голова перестала соображать.

– Я голодный.

– Голодный – значит, живой. Пойдем что-нибудь слопаем.

И мы пошли искать еду. Даже несмотря на то, что случилось, я не мог не видеть, как красиво вокруг. На канале были припаркованы разноцветные лодки: новенькие и блестящие и совсем старые с облезшими надписями. По берегу, как безумные мухи, носились велосипедисты. С балконов домов, больше напоминающих магниты на холодильнике, чем настоящие дома, свешивались цветы. И повсюду на улице, прямо на земле, были выставлены столы кафе, и все сидели, смеялись, курили сигареты, пили и ели.

– Смотри, как тут мило. Сядем?

Мама остановилась у одного из таких кафе. Снаружи все уже было занято, и мы пошли внутрь. Там было тихо и пусто.

Мы заказали жареное мясо, салат, картошку фри. Мама попросила кофе, а я – горячий шоколад со взбитыми сливками.

– Ну, ты как? – спросила мама.

– Уже лучше, – сказал я, но сразу вспомнил про Вильгельма, и в горле вырос большой горький комок.

– Мы его починим, Морковкин, не переживай, – тихо сказала мама и сжала мою руку. – А теперь пойдем домой, на сегодня достаточно впечатлений.

И тут я понял, что безумно устал. Дома я сразу забрался в кровать, а мама легла рядом и спела мне «Богемскую рапсодию», но не громко и весело, как тогда на кухне, а тихо и грустно. Засыпая, я смотрел на потолок, по которому скользили лучи от фар проезжавших по улице машин. Я сам не заметил, как заснул.

Глава 26. Мы с мамой катаемся на велосипедах и находим кое-что очень важное

Когда я проснулся, оказалось, что мама уже сходила в магазин и принесла свежие булочки, кофе в стаканчике, апельсиновый сок и еще кучу всякой вкуснятины. В окно квартиры заливалось солнце, и казалось, что вчера как будто и не было. Я набил рот булочкой и пошел осматривать квартиру, которую мама сняла на «Эйрбиэнби». Вчера я так устал, что даже не обратил внимания на то, как тут все устроено.

– Не забудь почистить зубы, – крикнула мне мама. Ну вот. Я пошел в ванную, выдавил на щетку пасту, засунул в рот и вдруг увидел на стене, справа от зеркала, пингвинов, выстроившихся в очередь на снежной горе. Тех самых пингвинов. С той самой фотографии. С той самой выставки. Того самого Йохана Янсена.

– Мама! – заорал я.

– Почистил?

– Мне нужна твоя помощь.

– Что такое?

– В Голландии живет один фотограф. Помнишь, Макс водил нас на выставку? Так вот, это была его выставка. Я бы очень хотел с ним познакомиться. Как ты думаешь, мы сможем его найти?

– Морковкин, ну, вообще-то сомневаюсь. Голландия, конечно, маленькая страна, но не настолько, чтобы за несколько дней найти человека. И потом совершенно не факт, что он живет в Амстердаме.

– Ну, пожалуйста-пожалуйста, давай попробуем? – и я сделал щенячьи глазки (то есть самый жалостливый вид из всех возможных).

– Ладно, что-нибудь придумаем. Но только не прямо сейчас, потому что у нас запланирована велосипедная прогулка.

Совсем рядом с нашим домом был велопрокат, где мы взяли два велосипеда и два шлема.