сведения о тропе и самом перевале, мы вступили после дневки до рассвета. Верхом мы поднимались долго, все время видя внизу покинутое нами сел. Каракунгар. Наконец, мы уперлись в гладкий, покатый склон, сплошь от вершины влево и вправо в ущелье, а затем круто обрываясь куда-то вглубь. Здесь мы спешились и решили двигаться «гусем», пробивая себе тропу ногами по ребру крутого перелома ската, по которому, вероятно, и проходит летняя тропа. Впереди шел чапар-горец, которому такое хождение по горным тропам было знакомо с детства, когда он был пастухом. Осторожно утаптывая дорожку и постоянно отваливась влево всем телом (к стороне вершины), он медленно поворачивался, подвигаясь шаг за шагом вперед. За ним шел я, так же, как и он, вращаясь и уминая тропу. За мною шла моя горская лошадка с закинутым поводом на переднюю луку. Следом за лошадью шел второй чапар, за ним остальные три лошади гуськом, а последним шел наш переводчик. Молча и серьезно мы двигались по этому опасному месту, при абсолютной тишине во всей окружающей нас природе. Вдруг какая-то лошадь громко чихнула, вызвав неосторожный окрик на нее человека.

Мы услышали вслед за этим какой-то шорох, а затем нас подхватила неведомая сила и помчала вниз, забрасывая снежной пылью сверху… Духу меня замер, и я ждал страшного конца, творя молитву Богу и Его Пречистой Матери… Нас подхватил обвал, протащил в своих объятиях несколько сот фут по крутому склону и остановился, упираясь во встреченные под ним скалы.

Мы и лошади были засыпаны до шеи, но скоро ощутили под ногами твердое основание. Наш вожак оправился первым и стал обтаптывать вокруг себя снег, а затем ощупывать ногами почву. Мало-помалу, следуя его примеру, но в совершенном молчании, мы стали выбираться из цепких объятий обвала. Трудно сказать, сколько мы на это потеряли времени, но выгода была та, что обвал спустил нас по вертикали на несколько сот фут вниз на более пологий скат с более широким карнизом для движения.

Только к закату солнца мы окончательно выбрались из гор и заночевали в верховьях ущелья, в селении, откуда бежит к Эрзеруму шумный и незамерзающий ручей. Жители этого маленького селения не хотели верить, что мы перевалили Севри-даг. Здесь мы основательно отдохнули и первую ночь проспали крепко и спокойно на турецкой территории. Утром открылась перед нами обширная Эрзерумская котловина, с севера окаймленная сверкающим белым хребтом Севри-даг, с востока – подковой охватывающим город и кр[епости] Эрзерум южным отрогом Севри-дага с виднеющимися на нем фортами. На западе и юге котловина переходила в сильно всхолмленную местность, теряющуюся в утреннем тумане. Почти совершенно безлесные склоны гор, но значительные сады около селений показывают, что эта страна плодороднее вулканической Карской области.

Приведя в порядок всю свою работу и уложив ее в укромное место, я решил теперь направиться непосредственно в крепости] Эрзерум. Еще в г. Тифлисе мне был дан адрес нашего топографа капитана Лупандина (второго секретаря генерального консула), давно уже проживающего в Эрзеруме, советуя прежде всего остановиться у этого лица, которое меня направит так, чтобы не раскрывалось мое инкогнито. Заезд сразу в генеральное консульство стал бы немедленно известен турецкому начальству и вызвал бы осложнения крайне нежелательные. После сообщения нашим консулом К[олюбакиным] сведения о генеральном консуле в Эрзеруме, я решил твердо разыскать Лупандина или остановиться у кого-либо из жителей, избегая генерального консула.

Добрались мы по равнине, минуя селения, к вечеру к самой крепости Эрзерум, в которую можно войти только через ворота и до захода солнца (до вечернего намаза). Под крепостными воротами нас остановил караул во главе с малязамом (первый офицерский чин). Я предъявил ему наши паспорта, он их повертел в руках, но, найдя две турецких визы с печатями, молча пропустил нас в город. Проезжая по главной улице, мы случайно встретили консульского каваса[35], знакомого нашему переводчику. Я поручил ему узнать, где живет второй секретарь и проводить нас к нему. Кавас охотно это исполнил, и мы достигли дома, в котором уже несколько лет жил Лупандин.

Только оставшись с глазу на глаз с Л[упандиным], я открыл ему мое инкогнито. Он взволновался и сказал, что какой-то темный слух о поездке в Турцию русского генерала уже дошел до Эрзерума. Он выразил опасение, что генеральному консулу мой приезд удовольствия не доставит. Но мне неизбежно надо будет к нему явиться, так как кавас непременно сообщит товарищам о нашем приезде, а это будет доведено до слуха генер. консула немедленно главным переводчиком-армянином, крепко опасающимся всякого контроля. Он советовал мне прежде всего познакомиться с первым секретарем г. Картамышевым, представителем нашего Министерства иностранных дел. В тот же час Л[упандин] послал записку г. Картамышеву, который скоро явился. Мы познакомились и стали обсуждать положение моего дела. К[артамышев] не скрыл, что генеральный консул моим приездом будет очень раздражен, считая, что я прислан проверить его сведения. Кроме того, он страшно боится всяких осложнений в отношениях с турецкими властями. Но так как моя командировка строго официальна, и я имею к нему секретный пакет, то он, Картамышев, считает своим служебным долгом немедленно уведомить генерального консула о моем приезде и будет настаивать на принятии меня и оказании полного содействия. Я просил только отложить все это до следующего дня и дать мне с людьми отдых после пережитых испытаний в нашем пути к Эрзеруму. На этом и порешили.

Утром в 11 ч. явился г. Картамышев с сообщением, что генеральный консул примет меня ровно в полдень у себя в кабинете.

Мы отправились вдвоем с г. К[артамышевым]. В передней генерального консула нас встретил alter ego консула армянин-переводчик, окинул меня с головы до ног пронизывающим взором и с искательной вежливостью проводил нас до дверей кабинета.

Мы вошли. Небольшого роста, худощавый, с сильной проседью генеральный консул сидел за письменным столом. Я вежливо подошел к столу, поклонился и вручил ему «совершенно секретный пакет в собственные руки». Он молча его взял, прочитал и, вскочив, громко сказал:

– Так вы капитан Генерального штаба?

– Да, – отвечал я. – В пакете все написано обо мне и моем поручении.

– Я не могу допустить вас ни к каким секретным разведкам. Турецкие власти очень раздражены нашим заступничеством за армян, и все население крайне враждебно настроено против всех христиан, а в частности, против нас, русских. Ваши разведки могут вызвать волнение, и дело кончится резней, может быть, и всех нас здесь в консульстве. Я этого допустить не могу и требую, чтобы вы немедленно выехали из Эрзерума.

Я ожидал