class="p1">Мы сели на коней и смело двинулись к строящемуся форту. Подъехав почти к его подошве, я оставил двух людей с лошадьми внизу, а сам с переводчиком поднялся к самому укреплению. Зима застала работы в самом разгаре. Всюду валялся строительный материал. Земляные работы были почти закончены; ров имел уже определенную форму и глубину, и я его измерил шагами. Очевидно, внутри шли теперь каменные или бетонные работы по одежде крутостей, устройству убежищ, хранилищ для боевых припасов и пр. Осмотрев снаружи все, что было возможно, и набросав с буссолью самый план форта, я не решился залезать в него, рискуя встретить караул уже настоящий. Мы с переводчиком вернулись к нашим лошадям, сели верхом и двинулись теперь с кряжа Деве-Бойну на восток по вероятной ближайшей к форту обходной дороге, которая должна теперь будет находиться под сильным орудийным огнем с его батарей. К северу от форта местность быстро повышалась, а по характеру, прорванная глубокими трещинами – верховьями ущелий в склоне Севри-дага, – была труднодоступна. Ясно было, что наивыгоднейшим глубоким обходом в левый фланг и тыл Деве-Бойнинской позиции был путь от с. Каракунчар через перевал Севри-даг, по которому мы прошли с таким риском для жизни.

Повернувшись на пригорке еще раз на запад, я тщательно всмотрелся теперь во все существующие форты на этой грозной позиции, и мы стала понятна крайняя важность постройки этого левофлангового форта, известного под именем «Кара-кебек», запирающего наглухо последний незащищенный доступ с востока через Деве-Бойну к Эрзеруму. Теперь мне оставалось только обрекогносцировать путь, ведущий в прямом направлении с востока е «Кара-кебеку». Мы стали спускаться по восточному склону Деве-Бойну и добрались до значительного ущелья, ведущего на юг, с шумным ручьем посередине ущелья.

Уже стало темнеть, и мы с трудом разыскали местное селение с почти совершенно врытыми в землю домами с плоскими кровлями. Население оказалось армянское, и приняли нас гостеприимно. Здесь я привел в порядок свою дневную работу и собрал у хозяев все сведения о дорогах, ведущих на восток. От селения прямо на юг шла дорога в сел. Кепри-кей, расположенное у каменного моста на торном великом караванном пути из Персии на Эрзерум в Константинополь.

Мы отдохнули за ночь, а до рассвета выступили в путь по направлению к с. Кепри-кею и вышли на большую торговую дорогу. По ней я прошел с десяток верст, чтобы лично ознакомиться с ее характером, а затем опять свернули в одно из ущелий на север, нашли тропу, которая шла параллельно торговому тракту (верстах[в] 10–12) и несомненно выводила к форту Каракебек. Теперь мы держались при движении на восток этой тропы, но, периодически поднимаясь по какому-либо из поперечных ущелий, искали еще и вторую, параллельную первой тропу. Трудность для колесного движения представляли поперечные ущелья и балки с очень крутыми склонами и подъемами. Заходить в селения без надобности мы избегали. Для подночевки выбирали маленькое селение, всегда сворачивая с дороги вверх по какому-либо ущелью с торной тропкой к человеческому жилью. На большую торговую дорогу я вышел только у с. Хоросана, уже в одном переходе от нашей государственной границы.

Зима разыгралась не на шутку, сопровождаясь сильными метелями. Страстно захотелось поскорее домой, особенно потому, что при мне был ценный запас моих работ по данной мне секретной задаче. Предстоял же теперь церемонный въезд на русскую территорию у того же бим-баши Ахмед-эфенди, может быть, с какими-либо неожиданными осложнениями. Я решил рискнуть и перейти границу вне пропускного поста.

Переночевав в Хорасане и расспросив хозяев о всех путях, ведущих от этого селения к нашей границе помимо большой дороги на п. Караурган, я получил очень полезные сведения о летних тропах, по которым кочевые курды прогоняли свой скот через Саганлугский хребет. Мои чапары-курды охотно взялись провести нас по одной из таких троп. Мы выступили с после ночевки с рассветом, щедро одарив хозяев последнего ночлега. Шел густой снег, и начиналась метель. Мы рысью шли по торной дороге прямо на пост Караурган, а в нескольких верстах от государственной границы свернули по каким-то курдским признакам напрямик и, невзирая на сильную метель, очутились на русской территории.

Скоро мы встретили пешего пограничника, и он привел нас на пост Караурган, около которого мы и кружились. Трудно передать радость встречи с милейшим подполковником Лукомским, который нас гостеприимно принял, обогрел и накормил. На посту мы впервые спокойно отдохнули до следующего полудня. Простившись сердечно со всеми гостеприимными пограничниками, я прибыл в стоянку Елисаветпольского пехотного полка, где и ночевал. Командир полка и общество офицеров устроило мне обед в своем офицерском собрании, где мы провели время в обмене впечатлениями за период лагерного сбора и прибытия на Кавказ царской семьи. О своей же командировке я уклонился беседовать, ссылаясь на то, что еще не представил отчета тому, кто меня по этому делу посылал.

На полковых лошадях и в экипаже меня отправили в крепость] Карс, а за мной конными последовали и мои спутники с моим кабардинским конем. В Карсе я прямо заехал к генералу Томичу и выразил глубокую признательность за содействие, особенно за назначение превосходных людей в мой личный конвой: я просил о пожаловании им медалей за усердие. Генерал Томич предложил подать об этом письменное мне ходатайство, обещая дать благоприятный ему ход. Томичу я рассказал лишь вкратце о поездке и предъявил визированные в Эрзеруме паспорта.

Своих спутников я удовлетворил вполне деньгами, и мы сердечно с ними простились. Томич уговаривал меня остаться обедать, но долго задерживаться я не стал, не желая раскрывать своего инкогнито.

Я из Карса на почтовых я помчался на кр[епость] Алексан-дрополь, где был штаб 39й пехотной дивизии и проживал ее начальник г[енерал]-л[ейтенант] ф[он] Шак с женой. Оставив на потовой станции в Александрополе свои вещи, я представился г[енерал]-л[ейтенанту] ф[он] Шаку. Он знал в общих чертах о моей командировке, и я кратко доложил весь ее ход и результаты. Он очень серьезно меня выслушал, нашел результат крайне важным и полезным для общего дела и тихо сказал:

– Что вы человек трудолюбивый и решительный, это я сразу увидел в первые дни вашей работы со мною в лагере; что вы человек предусмотрительный и соображающий – тоже допускал; но чтобы вы такое серьезное и ответственное поручение, сопряженное со многими препятствиями, провели так умело и удачно, этого я никак не мог допустить в только еще начинающем работать офицере Генерального штаба. Вот этой «умелости» найтись в трудных обстоятельствах я удивлялся больше всего и сердечно поздравляю вас с полным успехом