я так и не узнал.

Я начал говорить о его искусстве, но старик отделался уклончивым ответом. Я слышал, что он, вероятно, был величайшим волшебником Каира, хотя и не знал, можно ли этому верить.

Хозяин искусно направил разговор в другое русло, и я был вынужден потратить время, рассказывая о жизни в Европе.

– Возвращайся через пять дней, – произнес он, поднявшись с кресла.

Я вернулся в назначенное время, и, когда обычные обязанности радушного хозяина были выполнены, волшебник предъявил мне несколько заполненных арабской вязью листов бумаги, где, как он сообщил мне, в стихах был изложен мой гороскоп. Таким образом, я был вынужден принять то, о чем не просил, и предложить плату, которую он, несколько раз отказавшись, все-таки принял.

Тогда в его отношении ко мне произошла неожиданная перемена. Волшебник предложил показать кое-что из своего искусства.

– Дай мне носовой платок, – попросил он.

Я послушался, и он почти сразу вернул мне платок назад.

– Хорошо! А теперь разорви его пополам.

Я так и сделал. Старик взял одну часть и написал на ней что-то ручкой, которую заправил чернилами из бутылочки на столе. Закончив писать, он сложил ткань и, передав ее мне, попросил положить в медную пепельницу, стоящую рядом со мной на диване.

Я с интересом ждал следующего действия. Старик взял лист бумаги и нарисовал на нем большой треугольник. Внутри треугольника он начертал несколько загадочных символов и арабских букв. Протянув мне листок, он попросил положить его на сложенный кусок ткани. Я повиновался. Примерно через минуту, крепко зажмурившись, волшебник пробормотал несколько фраз на непонятном языке и внезапно распахнул глаза, обрамленные густыми ресницами.

Почти в то же мгновение разорванный платок, лежащий в пепельнице рядом со мной, вспыхнул. К моему удивлению, пламя взметнулось высоко в воздух и затем превратилось в густое облако дыма, которое заполнило всю комнату. Стало трудно дышать, резало глаза, и я вскочил, чтобы уйти. Однако волшебник оказался у двери раньше меня, позвал слугу и заставил того открыть все окна и проветрить комнату.

Был ли этот трюк подлинным волшебством или же хорошо исполненным фокусом с использованием легко воспламеняющихся реактивов, меня не волновало, поскольку я не видел во всей этой демонстрации особого смысла. Однако старик явно гордился ею.

– Как ты поджег платок? – спросил я.

– С помощью моих духов, – последовал ничего не объясняющий ответ.

Я воздержался от дальнейших расспросов. Таково обычное объяснение, которое в Египте слышишь, как только речь идет о чем-то сверхъестественном.

– Приходи через три дня, – произнес старик, – и не забудь принести белую птицу. Я чувствую в тебе что-то, что мне нравится, и потому окажу тебе услугу бесплатно. Принеси мне белую птицу, и я сотворю чудо, чтобы тебе повиновался джинн. Запомни, птица не должна быть ни слишком молодой, ни слишком старой, но она непременно должна быть белой.

Подумав об африканских колдуньях-целительницах, которые перерезают горло белым петухам, а затем льют их кровь на голову своих клиентов, я отказался от великодушного предложения старика. Волшебник настаивал и доверительно сообщил мне, что его магическое действо обеспечит мне помощь могущественного джинна, который станет трудиться мне во благо. Я продолжал отказываться. Наконец он загнал меня в угол. Я сказал старику, что подобные церемонии внушают мне отвращение и я предпочитаю не пользоваться их сомнительными благами. Он сразу же пообещал, что никакого кровопускания не случится. Получив это заверение, я уступил.

И вот я снова шел по узкой улочке, ведущей к древнему дому старого волшебника, и каждый мой шаг вздымал небольшие облачка пыли. На сей раз я пришел со стороны базара, где продавали домашнюю птицу, расположенного за площадью Аль-Атаба Аль-Хадра, держа под мышкой откормленную белую молодую курицу. Я чувствовал, как ее сердечко колотится под моей рукой, и размышлял о том, какую ужасную участь готовит ей старик.

Когда я вошел, лицо хозяина утратило свою обычную серьезность и расплылось в улыбке. Он выразил удовольствие, что я послушно исполнил его требование. Волшебник велел мне посадить курицу в центр лежащего на полу коврика и трижды перешагнуть через стоявшую в углу курильницу с благовониями. Исполнив это и пройдя сквозь облако ароматного дыма, я уселся на диван и стал наблюдать за человеком и птицей. Старик взял лист бумаги и нарисовал на нем небольшой квадрат, который затем разделил на девять маленьких квадратиков. В каждом из них он начертил загадочный символ или арабскую букву. Затем волшебник едва слышно начал бормотать таинственные заклинания, пристально глядя на курицу. Иногда его шепот прерывался указующими жестами. Его правая рука была вытянута, как будто он отдавал приказание. Несчастное создание испугалось и убежало в угол комнаты, ища убежища под стулом. Тогда волшебник попросил меня поймать птицу и снова посадить ее в центр пола. У меня не было желания снова прикасаться к курице, о чем я заявил прямо. Присоединившийся к нам сын волшебника поймал ее и посадил на то место, откуда она сбежала.

Птица снова развернулась и бросилась было бежать назад в угол, когда волшебник строгим голосом приказал ей вернуться.

Курица тут же остановилась.

Я заметил, что она начала дрожать всем телом, и ее перья встопорщились.

Старик снова велел мне, как в первый раз, трижды перешагнуть через курильницу. Когда я вернулся на диван, то заметил, что курица больше не смотрит на волшебника. Она обратила на меня свои глаза-бусинки и больше не отводила взгляд.

И тогда передо мной предстало странное зрелище. Дыхание маленького создания стало затрудненным, оно задыхалось и не закрывало клюв, как будто боролось за глоток воздуха.

Волшебник положил рядом с ней на пол свою таинственную бумагу, затем стал медленно отступать, пока не покинул комнату и не встал в дверях. Он снова начал бормотать странные заклинания, пристально глядя на курицу. Его непонятные слова, произносимые повелительным тоном почти нараспев, постепенно звучали все громче, и птица стала медленно умирать.

Наконец, она настолько ослабла, что уже не могла устоять на ногах и осела на пол, хотя еще была способна сохранить вертикальное положение. Прошло две минуты, и даже это стало для нее невозможным. Птица легла на бок и вытянулась на полу. Затем ее дух снова восстал против смерти, и она предприняла гигантское усилие, чтобы подняться на ноги, но лишь обессиленно упала назад. Через пару минут курица судорожно дернулась, по ее телу прошли конвульсии, а перья слегка задрожали. После этого ее движения становились все тише, пока она не замерла совсем. Ее плоть окоченела, голова стала неподвижной, и я понял, что теплое