Наполеоном Бонапартом, что, в общем-то, верно – у них было много схожего, и дни их славы закончились примерно одинаково, но если о Наполеоне подавляющее большинство французов отзываются с приязнью и уважением, то с Хуаном Росасом дело обстоит иначе. Патриоты, которых либералы любят называть «националистами», и консерваторы, любящие порассуждать о старых добрых временах, считают Росаса спасителем (и главным создателем) аргентинского государства, героем, для которого родина и ее интересы всегда стояли на первом месте, а либералы ставят Росаса на одну ступень с Аугусто Пиночетом и Фиделем Кастро – самыми известными диктаторами Латинской Америки.

Хуана Росаса принято сравнивать с Бернардино Ривадавией, и это сравнение, точнее – противопоставление, может быть как в пользу первого, так и в пользу второго. Можно сказать, что три десятилетия правления Росаса перечеркнули все хорошее, что было сделано Ривадавией, но можно сказать и иначе: Росас вытащил Аргентину из той пропасти, куда ее столкнул Ривадавиа, или, если угодно, удержал ее на краю пропасти. И знаете что? Оба мнения, при всей их полярности, будут верными. Добра и зла в чистом виде в мире не существует, все смешано, все взаимосвязано, и часто случается так, что благие намерения приводят к печальному концу, а те, которые благими назвать не получается, приносят благо.

Бернардино Ривадавиа хотел сделать свою родину передовой державой, могущественной и процветающей. Дело закончилось тем, что государство, не успев оформиться, распалось и было ввергнуто в пучину гражданской войны, которой, казалось, не будет конца. Соединенные провинции Ла-Платы в двадцатых годах позапрошлого века напоминали футбольное поле, на котором каждый игрок играет только за себя. На смену тем, кто сходил со сцены, приходили другие, а за происходящим внимательно наблюдали бразильский император Педру I, испанский король Фердинанд VII, король Великобритании Георг IV, а также вернувшиеся на престол французские Бурбоны – Людовик XVIII и Карл X. В такой ситуации будущее Соединенных провинций представлялось печальным – слабым государствам (или осколкам государств) предначертано стать добычей сильных.

Главной проблемой, главным недостатком Ривадавии было то, что он часто «плыл против течения», то есть поступал вразрез с мнением влиятельной части общества, что в конечном итоге привело к распаду союза провинций Ла-Платы.

Главным достоинством (с исторической точки зрения) Росаса было то, что он не считался ни с кем, поступая так, как сам считал нужным. Давайте скажем честно: только сильная рука могла удержать разобщенные Соединенные провинции на краю пропасти.

Двадцатые годы позапрошлого века часто называют «эпохой каудильо». Давайте попробуем мысленно представить обстановку того времени… Законная власть исчезла вместе с законами, теперь законом стала сила. Торговля пришла в упадок, да и сельское хозяйство, бывшее основой благополучия Соединенных провинций, тоже сильно пострадало, поскольку хозяйства то и дело подвергались налету креольских или индейских банд (впрочем, во многих бандах состав был смешанным).

Людям было безразлично, какая власть наведет хоть какой-то порядок. Важно было само наличие порядка, потому что жить без него было невозможно, поэтому люди охотно шли за каудильо, которые, пользуясь случаем, брали власть в свои руки. Да – каудильо творили произвол, они ни с кем не считались, но все же это было лучше, чем полная анархия. Казалось, будто вернулись беспокойные времена начала освоения Америки колонистами, но тогда людям было проще жить, они понимали, что если сегодня здесь царит хаос, то это ненадолго – корона скоро наведет порядок.

В противоборстве с бандитами нет смысла взывать к высоким идеалам и уповать на демократические ценности. Силе нужно противопоставлять силу еще большую, если хочешь победить. А если к силе добавляется харизма, то победу можно считать обеспеченной. Неправы те, кто считает, что в основе власти Росаса лежал страх. Страх, конечно, присутствовал, не без этого, но уважения и восхищения было гораздо больше.

Росас не скрывал секрет своего влияния на массы. Вот что сказал он однажды одному из иностранных посланников: «Низшие классы могли восстать и причинить огромный вред, поскольку, как вы знаете, неимущий всегда питает враждебность к богатым и обладающим властью. Поэтому я пришел к выводу, что крайне важно приобрести влияние среди этих людей для того, чтобы руководить ими и сдерживать их. Я решил, что непременно добьюсь такого влияния. Для этого я должен был работать с большим упорством, с большим самопожертвованием, ведь мне пришлось стать таким же гаучо, как они – говорить так, как говорят они, научиться тому, что умеют делать они, сделаться защитником их интересов, которому они могли бы доверять, короче говоря – не жалеть ни сил, ни средств для завоевания еще большего их доверия».

Невозможно представить, чтобы Ривадавиа попытался бы разговаривать с гаучо на их языке или стал бы состязаться с ними в умении бросать лассо. Ривадавиа вообще не принимал «низшие классы» в расчет, он апеллировал к тем, кто стоял выше, к равным себе.

А. Аппиани. Наполеон I Бонапарт. 1805

Не только гаучо видели в Росасе «своего парня», такого же бродягу, как и они. Росас импонировал консерваторам, поскольку и сам был консерватором до мозга костей. В одной из своих речей он выдвинул концепцию, согласно которой Майская революция на деле была устроена в интересах испанской короны – таким образом патриоты хотели уберечь колонии от посягательств Наполеона и Жозефа Бонапартов. Но роялисты не понимали истинных целей революционеров и не хотели их понимать, поэтому все сложилось не так, как задумывалось изначально. В принципе, среди революционеров могли быть люди, мыслившие подобным образом, но дело не в этом, а в том, как изящно Росас попытался примирить консерваторов с новаторами. Добавим, что явный и безусловный патриотизм Росаса привлекал к нему патриотов, а постоянно демонстрируемое уважение к религии обеспечило диктатору симпатии клерикалов. Недовольны были только либералы, а также конкуренты Росаса в борьбе за власть. Но Росас сметал со своего пути все препятствия…

Хуан Мануэль Хосе Доминго Ортис де Росас-и-Лопес-де-Осорнио

Хуан Росас был внуком знатного севильского дворянина Доминго Ортиса де Росаса (впрочем, есть ли в Севилье незнатные дворяне?), начинавшего военную карьеру в Корпусе гвардии короля Фердинанда VI. В 1742 году Доминго де Росас прибыл в Буэнос-Айрес для продолжения офицерской службы, которую закончил в звании капитана. А вот его дядя по отцу Доминго Ортис де Росас-и-Гарсиа-де-Вильясусо, приехавший в Новый Свет вместе с ним, в 1746 году стал губернатором Чили… Можно сказать, что склонность к правлению была у Хуана Росаса в крови.

Отец Хуана, Леон Ортис де Росас, был старшим сыном капитана Доминго Ортиса