Алекс с укоризной посмотрел на Максин, которая не дрогнула:

– Но вид у него такой, будто жизнь его не балует…

Однако почувствовав, что довод ее хромает, старая дама решила перейти к главному:

– Не занудствуй! Сам посуди, что ты теряешь? Девушка, которую ты любишь, тебя не замечает, ты в депрессии, никто тебя не понимает, и даже твои родители верят, что ты преступник.

– Зато вы отлично умеете поднять настроение! Вы что, хотите и меня склонить к эвтаназии? У них там скидки на группу желающих?

Максин, так и не снявшая руку с плеча Алекса, слегка похлопала его:

– Не глупи и воспользуйся случаем.

– О, непременно, мне так полегчает, когда я помогу вам покончить с собой.

– Ты делаешь для меня гораздо больше, – сказала она серьезно.

– Я знаю. Не волнуйтесь, я вас не брошу.

– Тем лучше. Мне было бы жаль, если бы пришлось тебя шантажировать.

– Шантажировать? Вы о чем?

– Если бы ты не согласился мне помочь по доброй воле, я была бы вынуждена пригрозить, что в полиции скажу, будто ты меня похитил.

– Неужели вы бы сделали это?

Максин наигранно жалобно произнесла:

– Ох, господин комиссар, если бы вы только знали, что мне пришлось вытерпеть от этого наркомана! Ужас просто! К тому же, если бы вы не среагировали так быстро, он бы наверняка меня изнасиловал! Если бы вы только видели, до чего похотливо он глядел на меня! От одного воспоминания меня трясет.

По лицу Максин текли крупные слезы. Алекса эта сцена скорее развеселила, чем испугала, и он зааплодировал.

– Ну и ну! Вы заслужили «Оскар».

Старая дама встала и сделала пару реверансов.

– Вы великая больная.

– Нет, больна Ребекка. Ты уже забыл? АРХХХХХХ! ГЫЫЫЫЫ! – засмеялась Максин.

– Хорошо, что тогда нас еще не разыскивала полиция.

При напоминании о полиции Максин вздрогнула.

– Время не ждет, нам пора трогаться.

И она протянула руку Алексу, чтобы помочь ему подняться.

– Знаешь, обычно молодые люди помогают старикам встать.

– Во-первых, вы не старуха, а, во-вторых, вас трудно назвать обычной.

– Как это мило, мой мальчик, я принимаю твой комплимент.

22

Едва Алекс приподнялся, как у него закружилась голова. Ему пришлось снова сесть.

– Что с тобой? Тебе плохо?

– Я, наверное, слишком резко встал.

– Надо срочно померить давление. Это может быть опасно – головная боль, диабет, инсульт… У меня где-то в сумке был тонометр.

Максин принялась рыться в своем мешке, но Алекс ее остановил:

– Мне уже лучше, спасибо.

Он попытался встать, но его виски как будто пронзил электрический заряд. Веки отяжелели.

– Кажется, диазепам вместе с виски дает не тот эффект. Я не могу пошевелиться. Мне нужно немного отдохнуть.

И начинающий похититель, словно позабыв, что он должен залечь на дно, решил разлечься посреди тротуара к полному отчаянию Максин, которая вцепилась в него, пытаясь поднять.

– Тебе нельзя спать здесь! Вот хлюпик! Валиум с виски – и сразу спать! На войне ты бы долго не протянул. Сразу видно, ты сивухи не пробовал.

Ей кое-как удалось привести его в сидячее положение, но глаза он никак не хотел открывать.

– Открой глаза!

– Я не могу, это слишком трудно.

– Не оставаться же нам здесь.

– Бросьте меня. Я не могу дальше ехать, я буду вам только обузой.

– Ты решил, что мы играем в «Рембо»? Если ты не заметил, я далеко не Сталлоне и не смогу тебя нести на руках до машины. И кто сядет за руль? Я последний раз водила машину минимум тридцать лет назад…

Максин со всего размаху залепила Алексу пощечину.

– Ай!!! Больно!

– Если не хочешь получить еще, советую тебе встать на свои ходули и двинуться вперед.

– Я не помню, как это делается, – сказал осоловевший Алекс.

– Классный из тебя наркоман! Вырубился от одной таблетки анксиолитика и нескольких капель алкоголя.

Алекс, казалось, не слышал последнего комментария. Он кое-как поднялся, опираясь на старую даму, у которой коленки подгибались под тяжестью его тела. Наконец они поплелись.

– Молодец. Иди потихоньку.

Внезапно Алекс остановился и широко открыл глаза.

– Знаете, чего я хочу? Шоколаду. Нужно найти шоколад.

Он выпрямился и развернулся в противоположную от машины сторону.

– Нет-нет, какой сейчас шоколад!

Молодой человек, погрустнев, опять ссутулился.

– Знаете, кто любит шоколад?

– Нет, но думаю, ты мне это сейчас сообщишь.

– Она.

– Она?

– Да, она.

– Ах, она!

– Шоколад она любит, а меня— нет.

И Алекс зарыдал во весь голос.

– Ну-ну, все будет хорошо. Пойдем дальше.

Через некоторое время, показавшееся Максин вечностью, они добрались до машины.

– Где ключи?

– Какие ключи? Ключ к успеху? Ключ к свободе? Ключ к моему сердцу?

И Алекс опять заплакал.

– Сердце мое разбито, разбито на тысячи кусков.

– Ничего, мы его склеим.

– Честно?

– Да.

– У вас в сумке есть клей для сердца?

– А как же иначе.

– А если нет, мы сходим за ним.

– Безусловно.

Максин порылась в карманах куртки Алекса, чтобы найти ключи.

– Не щекочите меня! – засмеялся пьяный наркоман.

Она впервые пожалела, что «Твинго» не открывается автоматически, как современные автомобили, или хотя бы с помощью простой пищалки. По телевизору в доме престарелых она видела, что некоторые машины разблокировались сами, когда ключи были у хозяина в сумке. Сейчас бы это пригодилось. Она нащупала что-то металлическое. Но это были не ключи. Она достала предмет из кармана. Кулон в виде сердца. Да, он был в худшем состоянии, чем она думала. Она вернула кулон на место и продолжила поиски.

– Хи-хи-хи, – снова засмеялся похититель под кайфом.

Наконец вожделенные ключи оказались в руках Максин, уже слегка изуродованных артритом.

Она открыла дверь со стороны пассажирского места и с трудом впихнула туда Алекса, который мгновенно погрузился в тяжелый сон. Максин с облегчением выдохнула и пошла на место водителя. Она не садилась за руль тридцать лет.

Она нежно погладила синтетическую серую кожу. В последний раз она вела машину, когда ездила к мужу во «Флигель забывчивых». Так сотрудники больницы называли помещение, предназначавшееся для страдающих Альцгеймером.

Она вспомнила, с какой силой каждый раз, когда она ехала туда, ее пальцы впивались в руль, будто это он был виноват во всех ее несчастьях. Она вцеплялась в него, чтобы не пойти на дно, чтобы думать, будто она еще может что-то контролировать.

Она не знала тогда, что видит мужа в последний раз, и сначала очень жалела об этом. Ей хотелось бы запечатлеть в памяти этот особый момент, говоря себе, что он – последний.