Гуров начал разговор с традиционных вопросов о людях, окружавших убитую актрису, о незнакомцах, которые могли появиться возле нее. Но тут он ничего нового не узнал.

Наташа, в отличие от двух других подруг Елены, не отличалась наблюдательностью, к тому же мало гуляла. Они с Еленой встречались в театре или дома у пианистки. Так что Колесова и не могла увидеть людей, которые следили бы за Прокофьевой.

Но вот разговор перешел на характер Лены, на ее прошлое, и тут Гурова ожидало настоящее открытие.

– Да, вы правы, Лена была человеком скрытным, – сказала Колесова. – Я заметила, что у нее, по всей видимости, было непростое детство.

– Почему вы так решили? – спросил Гуров.

– Понимаете, она несколько раз невольно демонстрировала хорошее знакомство с криминальной средой, с блатной лексикой, с уголовными обычаями, – ответила Колесова. – Я сама в какой-то степени знакома с этой средой. Так уж получилось. Многие мои друзья играли в ресторанах, вращались в этих кругах. Я знаю эту лексику, эти речевые обороты. Когда я услышала их от Лены, то сказала себе: «Ага, ты тоже встречалась с этими людьми!» Правда, когда я попыталась ее расспросить об этой стороне жизни, она сразу замкнулась и не стала отвечать. Но потом произошла та история с сумкой. – Тут Наташа сделала паузу, достала сигареты, закурила.

Она явно не спешила продолжать рассказ, может быть, даже жалела о том, что вообще упомянула этот эпизод.

Однако Гуров не собирался на этом останавливаться.

– Что за история? – спросил он. – О какой сумке вы говорите?

– Понимаете, примерно полгода назад, ранней весной, случился такой эпизод, – снова заговорила пианистка. – Как-то вечером Лена пришла ко мне домой. В руках она несла сумку, довольно большую. С такими люди обычно отправляются в поездки. Увидев это, я удивилась и спросила, не собралась ли Лена на очередные гастроли. Она ответила, что никаких гастролей не предвидится. Просто на вокзале вдруг закрыли на ремонт камеры хранения, и ей стало негде хранить эту вещь. Дескать, поэтому она просит меня подержать сумку у себя какое-то недолгое время. Как вы понимаете, все это звучало довольно странно. Поэтому я осторожно спросила, почему вообще нужно держать эту вещь где-то в камере хранения. Неужели нельзя отнести ее домой? Ответ был такой: «Я пока не хочу, чтобы Кеша об этом знал. Я ему все расскажу, но потом, не сейчас. Впрочем, если тебе это трудно, то я могу обратиться к Оле или Насте». Вы ведь знаете, что между подругами всегда существует некая ревность. Каждая из нас хотела быть ближе остальных к Лене. Тот факт, что она принесла эту вещь именно мне, говорил о многом. Нет, я, разумеется, не могла отказать ей в такой просьбе, сказала, что оставлю сумку, буду ее хранить, сколько нужно, поставлю в шкаф, рядом с моими чемоданами.

– Она согласилась? – спросил Гуров.

– Представьте себе, нет, – отвечала Наташа. – Она спросила, заглядывает ли Игорь в этот шкаф. Игорь – это мой муж. Я ответила, что там хранятся и его вещи. Поэтому он вполне может туда заглянуть. Тут Лена весьма решительно сказала, что эту сумку никто не должен видеть. «У тебя есть место, где ее никто не заметил бы?» – спросила она. Я подумала и ответила, что у нас есть старый комод, где я храню ноты, музыкальные журналы и еще кое-какие личные вещи. Пожалуй, эта сумка поместится в нижнем ящике этого комода. Но Лену это не успокоило. Она захотела сама убедиться в том, что сумка туда войдет. Мы прошли в комнату. Я показала Лене комод. Она лично засунула туда сумку и взяла с меня слово, что ее никто не увидит, я никому о ней не скажу. Только после этого подруга ушла.

– Очень любопытно, – заметил Гуров. – Как долго эта загадочная сумка пробыла в вашем комоде?

– Две недели ровно, – отвечала Наташа. – Лена просила хранить ее дольше. Она говорила о месяце, но на самом деле пришла через две недели и сказала, что может забрать свою сумку. Я, помнится, еще спросила: «Что, камеру хранения уже починили?» Она ответила, что про камеру ничего не знает, нашла другое место. Подруга поблагодарила меня, забрала свое сокровище и удалилась.

– Стало быть, сумка была у вас две недели. Неужели вы не попробовали узнать, что в ней находится? – спросил сыщик.

Музыкантша слегка покраснела.

– Вообще-то я пыталась это сделать, – призналась она. – Но у меня ничего не получилось. У этой сумки не было никакой молнии. Ее верх был зашит наглухо. Когда я это увидела, страшно удивилась, поняла, что тут действительно есть тайна, мне не стоит спрашивать мою подругу о том, что она хранит в этой сумке. Вот я и не спрашивала. Так что ничего вам об этом сказать не могу.

– А она была тяжелая, эта сумка? – спросил Гуров.

– Да, довольно тяжелая, – отвечала пианистка. – Я ее, правда, только один раз поднимала, когда засовывала в комод. Но оценила, какая это тяжесть. Думаю, в ней было килограммов пятнадцать, вряд ли меньше.

– Больше вы об этом предмете никогда с вашей подругой не говорили? – продолжал расспрашивать сыщик. – Ничего не спрашивали?

– Нет, мы никогда не говорили, – отвечала Колесова. – Тайна есть тайна, ее не обсуждают.

– Вы выполнили свое обещание, данное Елене, никому не сказали об этом странном эпизоде?

– Представьте себе, да, выполнила. Об этой сумке до сих пор не знают ни Оля, ни Настя, ни мой муж Игорь.

– Ваша верность своему слову достойна восхищения, – сказал сыщик. – Но ведь вы, несомненно, что-то думали об этом странном эпизоде. У вас были какие-то предположения о том, что могло храниться в этой сумке.

Наташа Колесова глубоко вздохнула и проговорила:

– Да, у меня были разные мысли и предположения на этот счет. Целая тысяча! Знаете, я думала об этой сумке так много, как ни об одной другой вещи на свете. Но разве эти мои размышления могут представлять для вас хоть какой-то интерес?

– Наверное, могут, раз я об этом спрашиваю, – ответил Гуров. – Понимаете, Елена принесла эту сумку именно к вам. Значит, вы пользовались у нее особым доверием. Отсюда я могу сделать вывод, что вы знали ее лучше, чем Оля и Настя и даже муж. Стало быть, ваши мысли по этому поводу могут быть важными для следствия. Пожалуйста, расскажите о них.

– Хорошо, я расскажу, – сказала пианистка. – Только прошу, не относитесь к этим моим гипотезам слишком серьезно. Это самые обычные женские мысли. В первую очередь я подумала, что раз это хранится втайне от мужа, то, стало быть, как-то связано с другим мужчиной. Возможно, у Лены был роман еще там, в Ростове, где прошли ее детство и юность. Он оставался тайной для ее родителей. Поэтому она так скрывала все, что относилось к ее прошлому. Не исключено, что Лена полюбила человека, который был намного старше ее. Может, она была еще совсем ребенком! Такой вот роман, скрываемый ото всех, конечно же, должен был наложить глубокий отпечаток на характер Лены, на всю ее личность.

– Интересное предположение, – сказал Гуров. – Довольно правдоподобное. Хорошо, пусть в прошлом у Елены Масленниковой был роман.