– Кто бы сомневался! – вскричал Лёва. – Но у любой идеальной фигуры, чтоб вы знали, есть свои особенности.

– И что за особенности у моей? – надменно спросила хозяйка ткани.

– Я дико извиняюсь, но как бы это вам сказать… У вас прекрасная грудь. Королевская, я бы сказал, грудь. Но её нужно немного поднять! А вы знаете, что может поднять настоящую королевскую грудь?

– Король, что ли? – спросила дама.

– И этот тоже. Но грудь может визуально поднять ткань, если подобрать хороший фасон и правильно её раскроить. Ваши плечи немного больше, чем ваше то, что находится ниже спины, поэтому нужно сделать так, чтобы с плеч ткань спадала, а на таз не ложилась. Это трапеция, звезда моя. Кроится по косой. А чтобы раскроить по косой, нужно в два раза больше ткани, чем если бы мы шили как обычно.

– Слушайте, не делайте мне из головы глобус – я не понимаю ваших тонкостей. Мы с мужем приглашены на свадьбу, и мне срочно нужно платье. Такое, чтобы больше ни у кого не было. Чтобы я в этом платье была царицей! Чтобы все они посдыхали от зависти, глядя на меня и на это платье. Если вы не берётесь, я пойду в другое ателье. Вы вообще знаете, кто мой муж? Он второй секретарь горкома партии. И если вы не хотите дурной славы, вам придётся постараться, голубчик!

– Звезда моя, кто вам сказал, что мы не берёмся? Ещё как берёмся! Я таки сделаю вам платье, и оно будет сидеть на вас, как на царице. Это обещает вам сам Лев Штейман. Таки вы будете шить или мне вас забыть на всю жизнь?

Подумав, дама кивнула.

Лёва ещё раз сделал замеры, и дама убралась восвояси. Первая примерка должна была состояться через день: нам были поставлены сроки – платье в готовом виде заказчица должна была получить через пять дней.

Лёва стал колдовать над выкройкой. Раскроив платье, он тихонько передал мне полтора метра этой чудесной ткани, которую я благополучно принесла домой. Лёва пришёл поздно вечером, и мы прикинули, что хватит и на блузочку, и на туфли. Вместе с тканью дама принесла чёрную атласную подкладку, так что блузка и туфли должны были получиться просто уникальными.

Платье было пошито в срок, одновременно с блузкой и туфлями. Миша отнёс туфли в артель, и там сделали прекрасную кожаную подошву и шпильку.

Дуся забрала товар и в субботу продала это сразу, как только выложила на прилавок. В понедельник, в десять утра, мы открыли ателье и взялись за какой-то заказ. Не успел Лёва приступить к работе, как дверь открылась и в ателье ворвалась та самая баба с криком: «Грабители!».

Вслед за ней в ателье вошёл милиционер и два мужика. Как потом нам объяснили, это были понятые.

На крик вышел заведующий и спросил, что, собственно, произошло.

И тогда дама выложила на стол только что пошитое платье, а также кофточку и туфли. Как так случилось, что все эти три вещи оказались на одной свадьбе, – ума не приложу. Бывают же такие совпадения, а, Миша!

Лёва отделался лёгким испугом: его судили и присудили небольшой штраф за моральный ущерб. Просто судья долгие годы была клиенткой нашего ателье и обожала Лёву… Это была именно та самая «тростинка» с прекрасной тазобедренной композицией, у которой талия была как раз таки восемьдесят сантиметров…

История четырнадцатая

Еврейское счастье

– Мишенька, душа моя! Ты помнишь, какой сегодня день? Нет, я не про это. Врач уже была, но я совсем про другое. Какие анализы, Миша? Нет, Яшенька прилетает через пять дней. Да, майнэ либэ, сегодня наш с тобой день… В этот день мы с тобой сбегали в ЗАГС и поставили свои подписи под свидетельством о регистрации нашего брака.

У тебя всегда была прекрасная память, в отличие от меня… Я стала забывать даты, людей, лица. Только тогда, когда выхожу на этот балкон, память возвращается. Вот же они, все наши дорогие соседи! Столько лет вместе… Но я стала видеть их всё реже и реже. Почему, Миша? Почему жизнь так быстро проходит?

А ты помнишь, как мы с тобой познакомились? Ты всю жизнь мне говорил, что тебя обманули. Как «не говорил»? Я всегда была забывчивая, Миша, но со слухом у меня всё было очень даже очень.

Я хорошо помню тот день, когда впервые переступила порог твоего дома: меня пригласили на твой день рождения. Сара Абрамовна, сваха, пришла к моей маме и сказала, что для Бэтеньки, кажется, есть жених. Ты только пришёл из армии и был, что называется, «парнем нарасхват». Редкостный красавец! Когда тебя увидела моя мама, она сказала мне тихо, чтобы ты не слышал:

«Доця, не спеши. Он тот ещё бабник, как мне кажется. За душой ни гроша, но это не главное. Я слышала о его маме. Двойра Зусмановна, портниха, – та ещё заноза в заднице. Отец был порядочным человеком, но он погиб. А то, что осталось, попортит тебе жизнь, как мне подсказывает моё материнское сердце».

Но Сара Абрамовна знала своё дело: она уговорила и мою маму, и твою. Твоя мама была настоящей «а идише мамэ» в худшем понимании этого слова. Она обожала тебя и ненавидела всех, кто претендовал на звание жены Михаила Боцмана. Претенденток была тьма тьмущая, как она говорила мне, пока была жива.

Я сопротивлялась недолго и решила-таки поехать к тебе на день рождения.

Нужно сказать, что я совсем не пила спиртное, – мама даже не покупала его. Папа погиб под Сталинградом, и когда пришла похоронка в Казахстан, куда мы уехали в эвакуацию, мама впервые в жизни напилась: очень уж она любила моего отца. Знаешь, Мишенька, они прожили всего ничего: три года. Потом началась война, папа ушёл на фронт, и больше мама его не видела. Я родилась перед самой войной и мама, взяв на руки меня и небольшой баул, села на последнюю подводу и уехала, куда уезжали все. А все с её двора уезжали в Казахстан.

Я ничего не помню из того страшного времени, и мама не очень любила рассказывать про те годы, но про то, как она напилась, она рассказывала не раз. Итак, получив похоронку, она залилась слезами и упала в обморок. Хозяйка дома, немолодая и усатая тётя Айгуль, приютившая нас, пыталась успокоить маму, но у неё ничего не получалось. Я стояла и орала рядом. Тогда тётя Айгуль убежала и принесла откуда-то бутылку кумыса – это вроде казахской браги. Налив стакан, она разжала маме рот и влила туда хорошую порцию. У мамы вылезли на лоб