пошли слухи: мол капище не то крещенные греческим огнем подпалили, не то колдуны иноземные огненного змея навели. Ну и понятное дело народ осерчал — стали ловить христиан и бить, а кой-где уже насмерть зашибли. Потом собрались возле церкви, чтобы разнести ее по бревнышку, ну, а крещенные, само собой...

Громкий цокот копыт оборвал княжеского доглядчика на полуслове и княгиня, посмотрев вниз, увидела конный отряд, под алым стягом с золотым Соколом-Тризубцем, выезжавшим из детинца. Во главе всадников, на белом коне печенежских кровей, ехал княжич Ярополк, в похожей на рыбью чешую блестящей кольчуге, с мечом у пояса и притороченным к седлу чеканом. Похоже облачились и его дружинники. Мальчишеское лицо князя было бледным и решительным, пальцы непрестанно оглаживали шишковидный наконечник на рукояти клинка. Звеня сталью, княжеская дружина устремилась на Подол. Предслава краем глаза ощутила сбоку некое движение и, повернув голову, увидела, как на стенах детинца неспешно занимают место чужеземные воины — светловолосые, плечистые, в нездешних доспехах и шлемах, держащие в руках самострелы немецкой работы. Подобных же воинов зоркий глаз киевской княгини отметил и ниже: засевших в засаде на крышах домов и мастерских, окружавших Подол.

— Дорогу Ярополку, князю Киевскому! — ломая и коверкая славянскую речь, попытался переорать ехавший рядом с княжичем высокий рыжебородый варяг, в греческом клибанионе с ликом Горгоны и с урманской секирой в руках. В ответ из толпы вразнобой послышались недовольные вопли.

— Он нам не князь!

— Пусть к немцам своим идет! К грекам, хазарам, да хоть к черту на рога!

— Святослав наш князь!

— Святослав ушел за греческое золото воевать, а нам своего щенка оставил, крещенного.

— Хватит с нас варягов, пора в Киеве нашего князя ставить!

— Разойтись!!! — рявкнул варяг, направляя коня прямо на толпу. Крикуны шарахнулись в разные стороны, но тут же в дружину полетели гнилые овощи и комья земли. Один ком попал в лицо Ярополку и тот, залившись краской гнева, обернулся к своим людям, делая понятный всем жест. В следующий же миг послышался свист стрел — стреляли не только ехавшие рядом с князем дружинники, но и белобрысые чужаки, засевшие на крышах. Толпа подалась назад, в ней появились зазоры и прорехи, когда княжеские дружинники, отложив луки, устремились в самую кучу, работая плетьми. Отчаянные вопли, крики и проклятия разнеслись по всему Подолу. Сам княжич, с белыми от злости глазами, что есть силы хлестал направо и налево, с трудом сдерживаясь, чтобы не схватиться вместо плети за меч. И лишь когда посадский люд, со стонами и мольбами начал валиться перед Ярополком в ноги, прося его о пощаде, сын Святослава, заткнув за голенище сапога свернутую плетку, повернул коня, напоследок зло зыркнув на киевлян.

— Скверное дело, — как бы ни к кому не обращаясь, сказала Предслава, — пора бы поговорить с пасынком. А ты, — сказала она Ворону, — узнай, откуда все эти слухи ползут. Сдается мне, не только греки хотели бы видеть раздор в Киеве.

Ворон согласно склонил голову, но Предлава уже спускалась с башни, навстречу возвращавшимся в детинец дружинникам князя.

— Я князь Киевский!

Сидевший на Соколином Престоле Ярополк вновь оделся в лучшие свои одежды из расшитого золотом и серебром бархата. Вокруг трона стояла княжеская дружина — не только здешние славяне и варяги, но и появившиеся в Киеве недавно немцы. С явной неприязнью они смотрели на стоявшую перед престолом княгиню в причудливом черно-красном одеянии увешанном языческими амулетами из кости, дерева и бронзы.

— Пока отца нет, я суд и закон в Киеве, — с нажимом говорил Ярополк, — и мне должно разбираться с каждым, кто посягнул на любую святыню — будь то русскую или христианскую. А когда холопы, вместо того, чтобы мне челом бить, не только начинают самосуд, так еще и на князя руку поднимают — как иначе мне поступать?

— Может, не заливать костер греческим огнем? — сказала княгиня, — весь Киев