Шрифт:
Закладка:
Викарий даже тихо присвистнул.
— Друг мой, — сказал он, — не трудитесь посвящать меня во все подробности. В конце концов, я тоже был когда-то молод. Я знаю, что такое искушение. Все мы люди, не правда ли? Но оставлять ее здесь нельзя. Кто-нибудь может ее увидеть.
Молодой священник вспыхнул.
— Вы как будто специально не хотите понять, — сказал он. — Вам же говорят: я привел ее сюда не для того, чтобы ею воспользоваться. Она как маленький напуганный котенок. Совершенно потерялась и не знает, как жить дальше. Да имеете ли вы представление о простом человеколюбии?
Лицо викария посуровело, глаза сузились.
— Раз вы упорствуете во лжи, Домби, то совесть и долг перед Господом вынуждают меня отнестись к произошедшему серьезно. Вы совершили тяжкий проступок. Хотите еще что-либо сказать?
Младший священник только пожал плечами.
— Очень удобный случай затеять против меня дело. Вы отлично понимаете, что моя совесть не позволит мне выдать девушку — рассказать, что она воровка. Значит, меня признают виновным. И тогда прощайте планы на жизнь и так далее. Вы ведь это имеете в виду? Неприглядная история: молодой священник и падшая женщина. Нет, ничего сказать не имею.
Викарий толкнул входную дверь.
— Я поступлю так, как считаю правильным, — отчетливо произнес он напоследок. — Пока же вы запрещены в служении, Домби. В дальнейшем разберется его преосвященство.
Десять минут спустя он уже был у себя дома, в библиотеке. Опустившись в кресло, викарий прикрыл глаза, и на его губах появилась чуть заметная улыбка.
И тут вдруг зазвонил стоявший по левую руку от него телефон.
— Алло! — сказал он. — А, Нэнси, деточка… Ну-ну, не глупи. Ты была очаровательна, просто очаровательна… Нет, я не зашел, потому что там толпилось столько народа… Да, конечно, спектакль надо бы немного подтянуть… Скучно? Да нет, нисколько!.. Ты расстроена?… Милое дитя, ну чем я могу тебе помочь?.. Как, прямо сейчас? Так поздно? — Он взглянул на часы: было без пяти двенадцать. — Нэнси, проказница, пользуешься тем, что я не могу тебе ни в чем отказать… Ну-ну, детка, не плачь, пожалуйста… Хорошо, хорошо, сейчас приеду…
Церковь Святого Суитина снова обрела былую славу. Жители трущоб, отравлявшие ее благоговейную атмосферу целых шесть недель, были изгнаны. Изгнан и опозоривший Дом Божий священник. И снова тают восковые лилии, наполняя благоуханием чистый воздух, снова низкие и глубокие звуки органа возносятся ввысь, заставляя дрожать своды. На скамьях восседают добропорядочные и набожные прихожане. Сладкоголосый хор мальчиков трогательно следует за всеми переливами мелодии. Мерцают свечи, и в воздухе растворяются облака ладана.
Вот викарий склонился над кафедрой, и на миг могло показаться, будто он ждет: сейчас раздадутся аплодисменты. Пастырь вернулся к своему стаду. Он вытянул вперед руки, поднял свою величественную голову и заговорил тем вкрадчивым голосом, который так нравился прихожанам.
— Ибо затесался волк среди вас, — возгласил он. — Волк хищный среди овец…
Слезы появились на глазах слушателей. Они припомнили и хриплоголосого молодого священника с его неприятными речами, и отвратительно пахнущих нищих.
— Дом мой домом молитвы наречется, — воскликнул викарий, — а он сделал его вертепом разбойников!
Как верно сказано, как прекрасно подходят эти слова ко всему случившемуся… Какие высокие чувства они выражают! И когда викарий нараспев возносил перед алтарем молитвы, казалось, что сам его голос, как фимиам, очищает воздух. Его возлюбленная паства снова с ним. Вот и герцогиня на передней скамье, а за ней сидят граф и пара актрис…
От прискорбного присутствия обитателей трущоб не осталось и следа. А церковь Святого Суитина и ее прихожане есть и будут, как незыблемые символы вечности.
— Ибо Тебя хвалят Ангелы, и Архангелы, и все Силы Небесные, и Тебе славу воссылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков…
Перевод А. Степанова
Доля секунды
Миссис Эллис отличалась методичностью и аккуратностью. Если она замечала беспорядок на письменном столе, если там валялись вперемешку неотвеченные письма, неоплаченные счета и какие-то лишние, случайные бумажки, это моментально выводило ее из себя. В тот день на нее с особенной силой «накатил», как выразился бы ее покойный муж, «уборочный стих». В таком приподнятом, активном настроении она проснулась с самого утра и продолжала пребывать в нем всю первую половину дня. Уже за завтраком ей не терпелось засучить рукава и навести везде порядок. Вдобавок было первое число, и когда она сорвала с настенного календаря вчерашний листок и увидела стройную, ровненькую единицу, она восприняла это как символ начала чего-то нового, нового отрезка жизни. И предстоящие часы должны были соответствовать этой еще ничем не омраченной дате: надо сделать в доме полную ревизию, ничего не забыть, не упустить.
Первым делом она открыла бельевой шкаф. Отглаженное, накрахмаленное постельное белье лежало на полках в идеальном порядке — простыни на своем месте, пододеяльники на своем, наволочки отдельно, а один комплект, совершенно новый, еще не распакованный и перевязанный голубой ленточкой — так, как его принесли из магазина, — предназначался на случай, если кто-нибудь приедет погостить. Но гостей пока не предвиделось.
Затем миссис Эллис произвела смотр запасам, которые хранились в особом стенном шкафу. Сперва она проверила ряды банок с домашним джемом и повидлом. На каждой банке имелась этикетка с аккуратно вписанной ее собственной рукой датой изготовления — приятно было поглядеть. Кроме джема, там стояли и другие заготовки — консервированные помидоры, фруктовые компоты, кисло-сладкая приправа к мясу по рецепту своего изобретения. Все это расходовалось довольно экономно и приберегалось к тому времени, когда Сьюзен приезжала домой на школьные каникулы; и даже тогда, снимая с полки очередную банку и торжественно ставя ее на стол, миссис Эллис чувствовала легкий укол сожаления от пусть мелкой, но невосполнимой утраты: ведь на месте этой банки в шкафу теперь будет зиять пустота.
После того как миссис Эллис заперла стенной шкаф и спрятала ключ (ее прислуга Грейс имела свои бесспорные достоинства,
