Шрифт:
Закладка:
Слова Раттера подтверждает паломник из России, совершивший хадж в 1898 году: «Умственная жизнь этого способного и симпатичного народа [мекканцев] не только не подвинулась вперед со времени той славной эпохи, когда арабы стояли во главе цивилизации, но, наоборот, пошла назад, и те науки, которые они когда-то создали и разрабатывали, теперь уже совершенно преданы забвению; простая грамотность, и та имеет очень ограниченный круг распространения, и громадное большинство почетных мекканцев, служащих руководителями паломников при совершении обрядов хаджа, не умеют ни читать, ни писать. В местных медресе, как, впрочем, везде в медресе, преподают одни духовные рутинные науки в мельчайших и ненужных их подробностях, пренебрегая и такими необходимыми предметами, как, например, арифметика и география…»
Снук-Хюргронье, Вейвелл, Бертон, Раттер и прочие европейцы, посетившие Мекку, превосходно владели арабским. Они много знали об исламе и о местных обычаях, носили арабскую одежду и отзывались на мусульманские имена. Полиглот Бертон выдавал себя то за перса, то за афганца, Раттер – за сирийца. Вейвелл путешествовал с османским паспортом в сопровождении двух мусульман – кенийца и араба из Алеппо. Но не только Голландия и Великобритания посылали в Хиджаз своих тайных агентов. В игру включилась Франция, владевшая колониями в Северной, Западной и Центральной Африке. Спустя 10 лет после визита Снук-Хюргронье французы отправили в Мекку выдающегося фотографа Жюля Жерве-Куртельмо-на (1863–1931).
В городе, запретном для кяфиров, следовало вести себя очень осторожно. Жерве-Куртельмон, по его собственному признанию, постоянно нарушал это правило. Он был невероятно бестактным и неловким. Его проводник, остроумный араб Али, неоднократно отводил от своего протеже все подозрения. Несмотря на трудности, Жерве-Куртель-мон сделал несколько отличных фотографий Мекки. Его снимки были опубликованы во французском журнале L’lllustration в 1897 году.
Вейвелл оказался первым европейцем, оценившим все удобства Хиджазской железной дороги. По итогам хаджа 1908 года он написал книгу «Современный паломник в Мекке и осада Саны». Эта работа весьма любопытна. Так, Вейвелл обнаружил, что далеко не на всех мекканских открытках изображены безобидные виды города и сцены паломничества. В книжной лавке около главных ворот Аль-Харам ему показали несколько карточек, которые «в Англии не рекомендуется использовать для переписки». Думая, что посетителя интересуют более дерзкие иллюстрации, хозяин пригласил Вейвелла внутрь и «достал альбом с фотографиями, характер которых не следует указывать». Клиентами книжных лавок были иностранцы и паломники. Сами мекканцы не любили читать.
Единственной книгой, которую читали все жители Мекки, был Коран. Образованным человеком считался тот, кто знал его наизусть и мог изящно писать аяты. Следовательно, образование сводилось к чтению и каллиграфии. В возрасте 3–4 лет детей устраивали в традиционную кораническую школу (куттаб), где единственной способностью считалась хорошая память. Над учениками открыто издевались. Самые жестокие наставники пользовались большим уважением. Саудовского историка и журналиста Ахмада Субайи привел в куттаб отец. Школа находилась на улице аль-Шиш недалеко от квартала Мудда. Отец передал ребенка учителю со словами: «Плоть и сухожилия для вас, а кости – для нас. Впрочем, вы можете переломать ему и кости, все равно они срастутся».
В автобиографии «Мои дни в Мекке» Субайи вспоминает, что преподаватели не проявляли к детям ни терпения, ни доброты. Они регулярно били учеников палками. Телесные наказания были неотъемлемой частью системы куттаб. Перерывов не существовало. Мальчики целыми днями сидели, заучивая Коран – аят за аятом. После трех лет зубрежки они приступали к штудированию грамматики, а также произведений и биографий известных поэтов.
Ахмад Субайи (1905–1984), первый современный историк Саудовской Аравии, вырос в Мекке во времена тарифа Хусейна. Как и все дети Города Аллаха, он воспитывался в условиях строжайшей дисциплины. Маленькие мекканцы должны были носить традиционную одежду и демонстрировать максимальное подчинение и уважение к старшим – особенно к отцам. Субайи пишет: «Мне не разрешалось произносить ни единого слова перед отцом. Нарушение этого требования каралось побоями. Беспричинные избиения были в порядке вещей: будь я виновен или невиновен, меня все равно наказывали». Субайи видел вокруг сплошную жестокость по отношению к людям и животным. Повзрослев, он заявил, что получил психологическую травму в этой нездоровой атмосфере.
Став подростком, Субайи отчаянно пытался читать что-либо кроме Корана, богословских трудов и работ по грамматике. Но любознательный юноша не мог найти в Мекке хороших книг. От безысходности он засел за популярные псевдонаучные издания. В этих книгах говорилось, например, о различных видах джиннов. Или о том, что Нил вытекает из рая.
Несмотря на антиинтеллектуализм, священный город привлекал студентов из Индии, Африки и Юго-Восточной Азии.
Они учились у мекканских улемов. Самой престижной образовательной площадкой являлась Запретная мечеть. Известным преподавателям отводились особые места на ее территории. Занятия мог посещать любой человек в возрасте от 16 до 60 лет. Помимо классических комментариев к Корану и работ по исламскому праву студенты изучали «Воскрешение наук о вере» – средневековый труд персидского имама Абу Хамида аль-Газали (1058–1111). Аль-Газали был философом, но сама философия находилась под запретом. Подобно мекканцам IX века, мекканцы XX века ненавидели мутазилитов. Представителей мусульманского рационализма называли еретиками и невежественными язычниками. Профессор Субайи говорил: «Мутазилиты – глупые свиньи. Они считали человеческий разум мерой истины! Какое ужасное суеверие!»[344]
Для того чтобы начать преподавать и получать жалованье, профессора сдавали публичный экзамен. Соискатели обращались к шейху улемов, который назначался османами. Получив взятку, шейх приходил к выводу, что кандидат – достойный человек, готовый к испытанию. Экзамен проводился в Аль-Харам и состоял из единственного задания. Соискатель должен был объяснить, как он понимает басмалу. Этот исламский термин служит для обозначения фразы «Бисмилляхи-р-рахмани-р-рахим» («Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного»). С нее начинаются все суры Корана, кроме девятой. Мусульмане произносят басмалу в каждой молитве и перед началом любого важного дела. На основании толкования басмалы, сделанного соискателем, экзаменаторы оценивали его знание арабского языка, логики, теологии и канонических текстов фикха – а следовательно, и способность кандидата выносить суждения по вопросам веры.
Мекканские профессора постоянно ссорились. Наиболее авторитетными считались сторонники шафиитского мазхаба, которые получили образование в каирском университете Аль-Азхар. К улемам из Индии и Юго-Восточной Азии относились презрительно. Их «заваливали» на экзамене и не пускали преподавать в Запретную мечеть. Нередко богословы агрессивно критиковали и осуждали друг друга. Снук-Хюргронье сообщает о конфликте между египетским ученым и шейхом мекканских улемов. Египтянин распространил среди своих учеников трактат, в котором назвал курение неисламской практикой. Шейх улемов – известный любитель кальяна – немедленно отреагировал на столь наглый выпад. «Если курение табака нечестиво, – утверждал он, – значит, нечестивы и курильщики, то есть почти все мекканцы. Следовательно, из-за своей нечестивости они не могут быть свидетелями при заключении браков. Следовательно, большинство браков в Мекке недействительно. Но это не так, а значит, мнение египтянина неверно, абсурдно и само по себе является неисламским». В богословских спорах упор делался на консерватизм и ортодоксальность. Нередко такие инциденты приводили к сжиганию книг. Авторов при этом называли вероотступниками и бросали в тюрьму.
Чтецы Корана (кари) держались в стороне от подобных ситуаций. Они скромно именовали себя не улемами, а художниками и творцами. Кари требовали высокие гонорары за чтение Корана на официальных и неофициальных мероприятиях. Если им платили слишком мало, то кари специально выступали плохо, вызывая недовольство публики.
Когда мекканцы не читали и не слушали Коран, им было совершенно нечего делать. Обычный день в Городе Аллаха протекал довольно вяло. Среднестатистический мекканец просыпался под звуки азана. Помывшись и одевшись, он зажимал в зубах мисвак и спешил в Аль-Харам на утреннюю молитву. Затем возвращался домой и завтракал. На завтрак подавались яйца, хлеб, бобы и сладкий чай. После еды курили кальян. Далее горожане отправлялись на базар за мясом, овощами и другими продуктами. Покупки делались ежедневно, чтобы убить
