долю человека напастей, их квинтэссенция[2721], их следствие; все прочие какие бы то ни было недуги — не более чем блошиные укусы в сравнении с меланхолией: она — суть их всех.

Hospitium est calamitatis, quid verbis opus est?

Quamcunque malam rem quaeris, illic reperies[2722];

Нужны ли здесь слова? Приют любой беды,

Источник зол, где ж он? Да он у нас внутри.

Поистине, меланхолик — это Прометей, прикованный к скале на Кавказе, истинный Титий, чьи внутренности все еще терзает ястреб (согласно фантазии поэта), ибо именно так истолковал Джилио Джиральди[2723] неотступно преследующие меланхолика тревоги и заботы, и именно в этом смысле следует понимать такое уподобление. При всех других недугах мы ищем помощи; если болит рука или нога, будь то из-за воспаления или ушиба, или если с нами случился какой-либо обычный недуг, мы более всего жаждем помощи и здоровья, немедленного исцеления, если этого только возможно добиться, любыми средствами; мы охотно расстанемся со всеми прочими нашими благами, имуществом, вынесем любое несчастье, будем пить горькие снадобья, глотать отвратительные пилюли, терпеть прижигания суставов и даже ампутацию, все что угодно, ради выздоровления в грядущем, настолько желанней, дороже и драгоценней всего прочего на свете жизнь; наше главное желание — долгая жизнь и счастливые дни, Multos da Jupiter annos[2724], жить как можно дольше — таково желание всех людей, однако для меланхолика нет ничего томительнее этого, ничего столь отвратительного, и то, что все другие так упорно стараются сохранить, только ему одному ненавистно[2725], до того нестерпимы его страдания. Некоторые спрашивают, graviores morbi corporis an animi, что мучительнее — болезни телесные или душевные, но какое здесь может быть сравнение? И можно ли на сей счет сомневаться? Multo enim saevior longèque atrocior est animi, quàm corporis cruciatus{1982} (Лемний{1983}, lib. I, cap. 12 [кн. I, гл. 12]), душевные недуги намного мучительнее прочих. Totum hic pro vulnere corpus [Все тело — как рана сплошная], в этом случае поражены и тело, и душа, но особенно душа. Так свидетельствует Кардано (de rerum var. lib. 8, cap. 40 [о разнообразии вещей, кн. VIII, cap. 40]). Последователь Платона Максим Тирий{1984} и Плутарх[2726] извели целые тома, чтобы доказать это. Dies adimit aegritudinem hominibus[2727] [Время исцеляет печали людей], вот и при других недугах сходным образом сохраняется некоторая надежда, однако эти несчастные рождены для страданий, не питают никаких надежд на исцеление, они больны неисцелимо, чем дольше они живут, тем чувствуют себя хуже, и одна только смерть должна принесть им облегчение.

Некоторые философы высказывают другое сомнение — законно ли для человека, испытывающего столь крайнюю степень страдания и боли, покончить с собой, и в какой мере эти люди, избравшие такой выход, заслуживают осуждения. Последователи Платона одобряют такой исход, считают его в таких случаях законным, неизбежной необходимостью (Плотин, lib. de beatitud. cap. 7{1985} [кн. о блаженстве, гл. 7]), и сам Сократ защищает его в «Федоне» Платона{1986}: «Если какой-нибудь человек страдает от неизлечимой болезни, он может убить себя, если это будет для него благим исходом». Эпикур и его последователи, а таже циники и стоики тоже в целом считают это правильным, Эпиктет и Сенека[2728] в числе прочих утверждают, что quamcunque veram esse viam ad libertatem [к свободе повсюду открыты дороги, короткие и легкие{1987}], любой способ позволителен, если он ведет к освобождению; «Возблагодарим Господа за то, что никто из людей не вынужден жить против своей воли»[2729]; Quid ad hominem claustra, carcer, custodia? liberum ostium habet[2730]. [Какая человеку нужда заботиться о запорах и тюрьмах? Ведь возможность освободиться всегда наготове, и притом под рукой.] Vides illum praecipitem locum, illud flumen?{1988} Стоит ли тебе в таком случае искать этот крутой обрыв, эту реку, этот колодец или это дерево? Ведь освобождение находится под рукой, effugia servitutis et doloris sunt [существует столько способов избавиться от зависимости и боли], как в случае с тем малым из Лаконики, который, не размышляя, бросился навстречу гибели, чтобы избавиться от своей беды (non serviam, aiebat puer), со словами: «Рабом я ни за что не стану»{1989}; если же все перечисленные средства освобождения nimis operosi exitus [требуют слишком много хлопот], то для этого сгодится любая вена в твоем теле; quid tua refert finem facias an accipias? [какое это имеет значение, положите ли вы этому конец сами или кто-то другой?], нет никакой необходимости жить в мучениях. Malum est necessitate vivere, sed in necessitate vivere necessitas nulla est{1990}. [Жить в нужде — большое несчастье, но какая необходимость жить в нищете.] Ignavus qui sine causa moritur, et stultus qui cum dolore vivit (idem, Epist. 58). [Слаб и труслив тот, кто умирает из-за боли; глуп тот, кто живет из страха боли (там же, Послание 58).] C какой целью наша мать-земля породила такое множество ядов, говорит Плиний[2731], как не затем, чтобы попавшие в беду люди могли покинуть сей мир; недаром в старину, например, у царей они были всегда наготове, ad incerta fortunae venenum sub custode promptum [и в случае крайности у них всегда был наготове яд], да и палачи, как пишет Ливий{1991}, были всегда под рукой. Диоген встретил как-то больного Спевсиппа{1992}, рабы которого несли его на плечах; он тотчас стал жаловаться философу на свои страдания; «Мне нисколько не жаль тебя, — ответствовал Диоген, qui cum talis vivere sustines [коль скоро даже в столь плачевном состоянии ты все еще цепляешься за жизнь], а ведь при желании ты мог бы избавиться от своих бед (имеется в виду смерть)». Поэтому Сенека[2732] и хвалит Катона, Дидону и Лукрецию{1993} за благородную смелость, проявленную ими в таком поступке, как и всех других, кто предпочел добровольную смерть во избежание еще больших несчастий или ради избавления от страданий, ради спасения своей чести или защиты своего доброго имени, как, например, Клеопатра или супруга Сифакса Софонисба{1994}, как поступил Ганнибал{1995}, как Юний Брут, как Вибий Вирий и сенаторы Кампаньи у Ливия{1996} (Dec. 3, lib. 6 [Декада