Эльфы, находящиеся снаружи, никак не давали о себе знать. Неужели они и в самом деле ничего не услышали? Не почувствовали? Не заподозрили? Или — что?

Как бы то ни было, отступать было поздно, в недобрый час содеянное чёрное дело следовало довести до конца. Орк перевёл дух.

По-прежнему ничего не происходило. Келеборн едва слышно хрипел, рот его был чуть приоткрыт, в уголке рта поблескивала капелька слюны. Гэдж огляделся в поисках какой-нибудь веревки, но ничего не нашел, снял с пояса Владыки расшитый цветными узорами кушак и надежно стянул им руки пленника у него перед грудью. Завязал эльфу рот носовым платком. Некоторое время возился с крохотным замком на цепочке, на котором висел медальон, — вещица так и норовила выскользнуть из его вспотевших от волнения, отчего-то дрожащих пальцев, — но наконец справился и с этой задачей. Крепко сжал трофей в кулаке…

На крышечке медальона была вычеканена многолучевая звезда с руной «сит-эстель», изображенной в центре. Как Келеборн её называл — Звезда Эарендила? Ладно, неважно. Сейчас я открою крышку, совершенно безо всяких чувств подумал Гэдж, и выяснится, что никакого «эстеля» внутри на самом деле нет…

Он поддел когтем крохотную застежку, и она негромко щелкнула в его руках. «Эстель» был на месте — маленький, какой-то серый и невзрачный, тускловато поблескивающий… Что ж, хорошо.

Гэдж сунул медальон за пазуху, оглянулся на Келеборна — тот все ещё был без сознания, — глубоко вздохнул, собрался с духом и, стиснув зубы, решительно вышел из шатра навстречу неизбежности…

Стражи, негромко переговариваясь, стояли чуть поодаль, опираясь на копья, древками воткнутые в землю, — и при появлении Гэджа оглянулись на него без малейшего интереса. Эллоир покосился на орка мрачно и неприязненно.

— Владыка просил его не беспокоить, — хрипло сказал Гэдж. — Он занят.

Никто не ответил, ничего не спросил, не потребовал ни пропуск, ни подорожную; Эллоир молчаливым кивком указал орку на тропу, и Гэдж, повернувшись, быстро зашагал меж ряда шатров обратно, к выходу из лагеря, сопровождаемый по пятам неизменным стражем. На границе лагеря Эллоир остановился и — по-прежнему без единого слова — отдал Гэджу кинжал. Орк всунул его за пояс и торопливо нырнул под тёмный полог деревьев, в лес, где его уже ждали такие родные и спасительные лесные тени. Времени у него оставалось совсем немного.

***

Всю дорогу до Росгобела — она была не долгой — Гэдж миновал бегом, в ночном лесу он видел отлично, и неширокая, петляющая между стволами деревьев тропа ложилась ему под ноги шелковой лентой. Росгобел был погружен в темноту, хотя в окне мерцал красноватый свет — не то лучина, не то отблеск углей. Все… спали? При приближении орка кто-то сердито заворчал в темноте — это Смоки доламывал под забором плохо закрепленную доску и появлению орка был явно не рад. Гэдж чуть приостановился, чтобы выровнять дыхание, потом осторожно закрыл за собой калитку и прокрался вдоль стены — и едва не вздрогнул: на крыльце внезапно обнаружилась знакомая, пахнущая табачным дымом фигура Гэндальфа.

Волшебник сидел на верхней ступеньке, сжимая в зубах неизменную трубку, а в руках — перочинный нож и горбатое, наполовину обструганное поленце. Услыхав шаги орка, он поднял голову.

— Гэдж! Это ты? Ты не спишь?

Подавив дурацкое желание сказать: «Сплю», — Гэдж коротко мотнул головой.

— Нет… как видишь.

— Где ты был?

— Нигде. Просто… выходил посмотреть на звезды.

Он даже не совсем кривил душой: звездного неба — бездонного, бескрайнего, раскинувшегося над землей роскошным пологом — он действительно не видел с тех самых пор, как очутился в Замке, и сейчас, в общем, был рад вновь ощутить над головой эти необъятные, исполненные ледяного величия просторы Эа. Они давали странное чувство свободы, заманчивой и недосягаемой, холодно-обжигающей и одновременно пьянящей, как глоток вынутой из погреба крыжовенной браги.

Гэндальф, опустив свою поделку на колени, смотрел подозрительно: наверно, у орка был слишком уж смятенный и взъерошенный вид для простого зеваки, вышедшего поглазеть на ночное небо. Гэдж вяло попытался проскочить мимо волшебника к двери, но маг не сделал ни малейшей попытки уступить ему дорогу.

— Гэдж… с тобой всё в порядке?

— Д-да…

— И ты совсем не собираешься натворить никаких глупостей?

— Нет, — сказал Гэдж. И вновь почти не солгал: все глупости, какие можно было натворить, он, кажется, уже натворил. — Почему ты спрашиваешь?

— Да что-то мне показалось… — Волшебник все ещё пытливо всматривался в лицо Гэджа, и, чем дальше, тем больше орку хотелось отвести взгляд. Ему оставалось только порадоваться, что во дворе темно. — Послушай…

— Что?

— Я хотел кое-что у тебя спросить. Помнишь… ту баночку со шмыровой мазью, которую я тебе давал на болотах, там оставалось ещё немного… Она у тебя?

Гэдж растерянно моргнул. Вопрос не то чтобы застал его врасплох, но был как-то неприятен. По правде говоря, планы на остатки этой мази у него были свои, да орк и не думал, что волшебник станет долго держать в голове такую мелочь.

— Я… не знаю. Я положил её в карман, а потом… Не помню. Наверное, она осталась на чердаке… А что?

— Отдай её мне.

— Зачем она тебе?

— Незачем, — спокойно сказал волшебник, — так же, как и тебе. Ведь ты, конечно, не мыслишь о том, чтобы вернуться в Замок?

Где-то в лесу утробно захохотал филин, и Гэдж невольно вздрогнул… Интересно, Келеборна уже обнаружили? Если да, то сколько времени понадобится эльфам на то, чтобы протрубить тревогу, вскочить на коней и добраться до Росгобела?

— А с чего ты, ну… взял, что я собираюсь вернуться в Замок? — едва слышно пробормотал он.

Гэндальф устало улыбнулся.

— Гэдж, я даже не сомневаюсь, что ты слышал все, о чем говорили мы с Келеборном. И тебе это могло… не слишком понравиться. Я знаю, как ты переживаешь за Сарумана, и это волнение может толкнуть тебя на… ну, скажем, необдуманные поступки.

— Даже если так… загвоздка не в этом. Просто… ты не думал, что… я там нужнее, — хрипло заметил Гэдж.

— В Замке?

— Да. У меня там, ну… дело.

— А ты боишься, что здесь дела у тебя не будет? — после небольшой паузы мягко спросил Гэндальф.

Гэдж нервно усмехнулся. Почему-то этот разговор давался ему неимоверно трудно. Слова были какие-то неудобные, клейкие и вязкие, и прилипали к языку, будто куски смолы.

— Я здесь — никто. Орк. Мальчишка, с которым даже говорить никому не охота. А там — лекарь. Ну, пусть пока ученик, но я… стараюсь быть