кровь невинных, а гнилые тела, распухшие до зелёной падали, превратились в лужи слизи. Мир превратился в груду шлака, в тлеющий погребальный костёр из костей, и ни единой звезды не сияло над ним, лишь необъятная многомерная тьма, которая выжгла бы из глазниц глаза людей, взглянувших на неё.

Затем наваждение исчезло.

Но Симона все ещё могла видеть.

Трещина в стене стала огромным разломом, расколовшим явь известного ей мира… и сквозь зияющую брешь, сквозь какое-то причудливое искривление времени и пространства, она увидела пульсирующие, полихроматические образы туманной, искажённой реальности и какую-то хитиновую и воистину монструозную фигуру, марширующую бесчисленными ногами в её направлении. Нечто, что поначалу было размером с грузовик, затем с дом, после с двухэтажное здание. Симона слышала кошмарный стрёкот и жужжание гигантских перепончатых крыльев. Сущность походила на какого-то гротескного богомола с зубчатым, ослепительно сияющим экзоскелетом. Он заполнил собой трещину. И не только заполнил, но и расширял её ‑ жужжащий ротовой аппарат и иглоподобные жвалы твари распарывали швы мироздания.

До Симоны доносились крики: АЛЬ-АЗИФ, АЛЬ-АЗИФ, АЛЬ-АЗИФ.

Паникующая и совершенно обезумевшая, она попыталась убежать, но к ней потянулась одна из раскачивающихся костистых конечностей насекомого, и Симона прилипла к ней, как к липучке. Затем, схватив её, оно улетело сквозь трансгалактические бездны и визжащие вихреобразные червоточины пространственно-временного континуума.

Симону уронили.

Она стремительно падала в пространственный водоворот материи, в котором прыгали и извивались скользящие геометрические фигуры, а затем…

Её зрение освободилось от уз плоти, а жилистая сущность души отчаянно пыталась выжить в каком-то безбожном хаосе. Она ползла, скользила, тащилась сквозь пузырящуюся коричневую грязь и изъеденный костный мозг какой-то новой, фантасмагорической нереальности. Голодные насекомоподобные рты присасывались к ней, слизывая сладкие капли красного молока, обжираясь тем, что от неё осталось. Невидимые, но ощущаемые твари окружали её: трепещущие, змеевидные, пресмыкающиеся и мяукающие от голода. Она поползла вперёд: щелкали разрываемые перепонки, на неё капала жижа из гроздей мясистых яиц, закутанных в паутину. Симона оказалась в ловушке какой-то мягкой и живой структуры, какой-то циклопической мерзости, гигантской ползучей биомассы, рождённой в черных как ночь ямах какой-то противной богу антивселенной. Симона ползла, влачилась по маслянистой шкуре, по разлагающейся студенистой плоти — живая пылинка на отвратительной, невообразимой форме жизни, превосходящей размерами её мир и заполнившей небо извивающимися черными щупальцами, видеть которые Симона не могла, но чувствовала, как они теснят её разум и отравляют кровь космоса.

Симона была не единственной.

Но лишь одной из множества колониальных паразитов, что пресмыкались в слякоти жизнедеятельности существа, барахтались в его поте, гное и выделяющейся сукровице. То немногое, что от неё осталось разлетелось в вихре антиматерии и заряженных энергией частиц.

А потом…

А потом всё закончилось. Возможная репетиция того, чему лишь предстояло случиться. Онемевшая и бездумная Симона лежала на полу гостиной хихикая в бреду, пуская слюни и бормоча что-то невнятное. Она грезила лишь о пришествии ночи, когда сойдутся звёзды, и свершится пророчество. На лбу у неё была выпуклость, зародыш оптического стебля, который дозволит ей узреть время разделения и время слияния, распарывания и сшивания, воссоединения этого мира и последующего в ту пору, когда Древние унаследуют землю и, в рое светящейся мошкары, Великий Отец-Насекомый покинет свою эфирную обитель вселенской развращённости и вознесётся на перепончатых крыльях в небо.

И когда спазмы пронзили мозг Симоны раскалёнными добела осколками, стебель запульсировал, вырвался наружу и, подобно тепличной орхидее, раскрылся дабы явить ей грядущее — ту священнейшую из ночей, когда мир людей станет кладбищем, а города — гробницами.

Перевод: Р. Насрутдинов

Тим Каррэн

Когда придёт Йигграт

Tim Curran «When Yiggrath Comes», 2017.

Космическое судно-прыгун «Варфоломей», приземлилось на Гамма Эридана 4 примерно в двух километрах от аванпоста землян на хребте Сколопендра. Снаружи было темно. Темнее, чем темно — этакая беспросветная стигийская чернота, которую, наверное, можно встретить лишь в инопланетных мирах, расположенных в бесчисленных парсеках от Земли и Колоний.

Солнце закатилось около шести часов назад. Из-за эксцентричной орбиты ГЭ4 оно взойдёт лишь через пять дней.

Первый помощник Ригер вывел в ядовитую, насыщенную метаном атмосферу остальных — Дока Канга и двух техников: Силандера и Уайза. Ландшафт представлял собой лоскутное одеяло подъёмов и впадин: похожие на дюны скалистые волны с острыми гребнями, и узкие каменные каналы с высокими стенами. Продвижение было не особо сложным, лишь немного непредсказуемым из-за низкой гравитации. К тому же ложбины заполняла густая и колючая растительность, которая цеплялась и рвала костюмы. Высоко в пасмурном небе пронзительно визжали трёхкрылые хрящевые птицы — так называемые тройчатые квалаки. Они также были известны как «ссыкуны», из-за неприятной привычки направлять потоки едкой мочи на то, что их пугает, то есть практически на всё.

Ригер вывел остальных на остроконечное взгорье и вдалеке на вершине хребта показался аванпост похожий на ряд многоэтажных черных ящиков, соединённых между собой.

Уже шесть недель с исследовательской группой не было никаких контактов.

Ригер соединился со станцией «Космо», находящейся на орбите, примерно на четырехсоткилометровой высоте:

— Здесь темно, очень темно, — сказал он. — Никаких признаков жизни не обнаружено. Кажется, дела плохи.

— Ладно, — вздохнул капитан Кобер. — Входите, но осторожно.

— Есть, сэр.

— Будь начеку, мистер. Одному Богу известно, во что ты вляпался.

Ригер изучал аванпост, его пристальный и обеспокоенный взгляд скрывался за защитным стеклом шлема. «Первый», был одет в блестящий зелёный энвиросьют, известный как ящерокожа. У Ригера, как и у остальных, было импульсное оружие. Время от времени в черном небе появлялись фосфоресцирующие бело-голубые полосы, вызванные выплесками ионизированного ксенона в насыщенную азотом атмосферу. Они походили на трубчатые молнии.

Вверх по склону Ригер повёл отряд к постройкам. На внешней ограде напряжения не было. Всё было разрушено.

Ради интереса он ещё раз попытался вызвать исследовательскую группу. Аванпост назывался «Станция Звёздный Свет», но почему кто-то так его назвал, учитывая густой облачный покров и углеводородный смог ГЭ4, было за пределами понимания Ригера.

— Ну? — сказал Силандер по связи. — Сэр, мы заходим или как?

— Когда я скажу.

Резкий ответ заставил Силандера замолчать. Все были напуганы. И именно по этой причине они не будут входить пока Ригер не разберётся во всем как следует. Технологии двадцать третьего века говорили ему, что на «Звёздном Свете», не осталось ничего живого, но он доверял инстинктам.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Силандер, заводи нас внутрь.

— Чёрт, — сказал Силандер.

Уайз хихикнул.

Силандер подошёл к главному отсеку, сканируя его фонарями шлема.

— «Первый», станция не