Шрифт:
Закладка:
Конечно же, я понимал, что именно она затевала. Но я не шевельнулся. Знал, что еще могу ей помешать, только зачем? Смерть, словно сирена, много раз манила ее к себе, и вот, наконец, Телефонная Женщина услышала ее пение.
Она подпрыгнула, поджала ноги и повисла на суке. Голова запала влево; она кружилась вместе с веревкой. Серебряная булавка на лыжной шапочке ловила лунный свет и холодным серебристым лучом направляла его в пространство. Луч тоже вращался. Он ударил по мне, потом еще и еще.
На третьем повороте ее рот широко раскрылся, язык выпал наружу, ноги разжались и зашуршали по земле. Телефонная Женщина слегка раскачивалась вместе с веревкой. Она потеряла сознание.
Тогда я сдвинулся с места и пошел туда, оглядываясь по сторонам.
Никого. Все окошки ближайшего к ней трейлера оставались темными.
Я подошел к ней. Глаза были открыты, язык — высунут. Она слегка покачивалась. Ноги согнулись, носы ее дурацких сапожек волочились по земле. Я ходил вокруг нее, а мой взметнувшийся член упирался в брюки. Я внимательно наблюдал за нею, стараясь увидеть, как выглядит смерть.
Она кашляла, как будто чем-то подавилась. Глаза переместились на меня. Ее грудь поднялась и опустилась. Телефонная Женщина начинала дышать. Она сделала слабую попытку встать на ноги и поднять руки к веревке вокруг шеи.
Она воскресала из мертвых.
Я подошел к ней, взял руки, осторожно отвел от ее горла, дав им упасть. Я заглянул в ее глаза. Там отражалась луна. Телефонная Женщина качнулась — она хотела устойчивее встать на ноги. Ее руки схватились за полы пальто, потом задрали его до талии. Нижнего белья на ней не было. Волосы, которыми порос ее лобок, напоминали гнездо между ветвями белоснежного вяза.
Я вспомнил день, когда она пришла в наш дом. Все события, начиная с того момента и вплоть до нынешнего, казались каким-то извращенным ритуалом спаривания. Я положил руку ей на горло. Другой рукой я обхватил веревку и дернул. Это заставило Телефонную Женщину выпрямить колени. Я стал натягивать веревку, пока Телефонная Женщина слегка не застонала. Совсем как девственница, впервые принимавшая в себя мужчину. Она не подняла рук. Она продолжала удерживать полы пальто. Она дрожала от нехватки воздуха. Я вошел в нее сзади, уткнувшись ей в ягодицы. Я ритмично двигал бедрами. Наспех спущенные брюки и трусы не давали полной свободы моему набрякшему члену. Я продолжал сдавливать ей горло веревкой.
И душил ее.
И душил ее.
Она вытолкнула из себя последние остатки жизни, вздрогнула, шевельнула бедрами и впечаталась ягодицами в меня. И тут я кончил. Густая горячая сперма впрыскивалась в ее лоно и покрывала волосы лобка, словно обильная пена для бритья.
Ее руки безжизненно повисли. Мое давление на ее горло тоже ослабло, но я продолжал оставаться в ней, дожидаясь, пока мое дыхание успокоится и ко мне вернутся силы. Когда вновь почувствовал себя достаточно сильным, я ее отпустил. Она качалась из стороны в сторону и медленно кружилась. Ее колени согнулись, а запрокинутая голова глядела невидящими глазами в просвет между деревьями на золотисто-медовую луну.
Я оставил ее висеть, вернулся домой, прошел в ванную и разделся. Потом осторожно стянул с себя липкие трусы, тщательно вытер их туалетной бумагой, которую скомкал и спустил в унитаз. Трусы я кинул в корзину для грязного белья, потом достал чистые трусы и надел. Я прошел в спальню, лег и стал поглаживать ягодицы спящей жены, пока она не застонала и не проснулась. Тогда я перевернул ее на живот, взгромоздился и начал трахать. Резко, грубо. Это никак нельзя было назвать занятием любовью. Моя рука обвила ей горло. Я его не сдавливал, но думал сейчас о Телефонной Женщине. Вспоминал, как она стонала, когда я душил ее сзади. Вспоминал, как в последние мгновения своей жизни она вжалась в меня ягодицами. Я держал глаза закрытыми до тех пор, пока стоны Джанет не стали для меня стонами Телефонной Женщины. Мысленно я видел ее, слегка покачивающуюся на веревке, освещенную сочной луной.
Кончив, я слез с Джанет. Она поцеловала меня и пошутила насчет моей руки, сжимавшей горло: уж не собирался ли я ее задушить. Мы вместе немного посмеялись. Она снова уснула.
Я перебрался на свой край кровати. Лежал, смотрел в потолок и думал о Телефонной Женщине, пытался вызвать у себя чувство вины и не мог. Она же хотела этого — многократно пыталась повеситься. Я помог ей в том, чего самой никогда бы не удалось. А я вновь чувствовал себя живым. Я только что был на грани. Я рисковал.
Теперь, мой дневник, вопрос к тебе: неужели я — социопат?
Нет. Я люблю свою жену, люблю своего сына, даже нашу сибаритскую лайку. Я никогда не охотился и не ловил рыбу, поскольку думал, что мне не нравится убивать. Однако есть те, кто хочет умереть. Это единственный момент в их жизни: балансировать между светом и тьмой, а потом выбрать тьму и ринуться в нее, упасть в коридор черной, жаркой боли.
Итак, о Великие Белые Страницы, должен ли я испытывать чувство вины, должен ли быть раздираем внутренними терзаниями, сознавая, что, по сути своей, я — хладнокровный убийца?
Думаю, что нет.
Я подарил сладостные мгновения полноты жизни, подарил их женщине, которой страстно хотелось, чтобы кто-то разделил с ней этот радостный миг. Смерть оборвала его, но без угрозы смерти все произошедшее было бы никчёмным действом. Репетицией школьного спектакля, проведенной без костюмов, в уличной одежде.
И страха тоже нет: полиция никогда меня не заподозрит. На то нет причин. Телефонная Женщина была рекордсменкой по части попыток самоубийства. Никому
