«Я был на собрании критиков Москвы, где тов. Фадеев говорил полнее чем в статье газеты о том вреде, который приносит такое резкое разделение работников литературы, на изучающих литературу только прошлого и на ученых, которые занимаются только современной литературой. Тов. Фадеев совершенно правильно обосновал целесообразность заниматься вопросами современного литературного движения всем литературоведам, и тем, которые занимаются критикой, и тем, которые изучают древнюю литературу»[1534].

Такая настойчивость в проведении призыва А. А. Фадеева в жизнь становится понятной из слов, сказанных А. М. Еголиным в тот же приезд:

«Завтра мне предстоит докладывать в Министерстве высшего образования планы институтов литературы и языка, а в понедельник будет докладывать И. И. Мещанинов секретариату Союза писателей, потому что два наших института – Русской литературы и Мировой литературы должны быть тесным образом увязаны с Союзом писателей»[1535].

В изданном в том же 1950 г. Главлитом секретном «Списке лиц, все произведения которых подлежат изъятию из библиотек общественного пользования и книготорговой сети», включавшем свыше 500 персоналий и на десятую часть состоявшем из тех, кто представлял отрасль «художественная литература», имелись лишь четыре ее ипостаси – «поэзия», «проза», «драматургия», «литературная критика», – литературоведение относилось к последнему разделу[1536]. То есть к 1950 г. та градация, которая с 1934 г. была принята в Союзе советских писателей, где литературоведы были подотчетны Комиссии по критике и теории литературы, распространилась и на другие ведомства.

Но не только руководство страны не поощряло «литературоведения». Сам тип представителя этой специальности стремительно эволюционировал под идеологическим прессом: после 1949 г. у руля встали такие лица, которые и сами не слишком были готовы для того, чтобы плоды их трудов можно было именовать серьезной наукой. Они, по сути, встали не во главе, а на пути литературной науки, а единение этих «фюреров литературоведения» с политическим режимом привело к тому, что наука о литературе следующие полвека развивалась не столько благодаря, сколько вопреки этим руководящим силам. И даже политически актуальные научные оазисы, которые были востребованы идеологической машиной, – пушкиноведение и декабристоведение – в конце 40‐х гг. испытывают кризис.

«Закон сохранения интеллектуальной энергии проявляется везде, где ее почему-то не душили. Этим объясняется расцвет нашей пушкинистики: Пушкин был поднят на щит, как чемпион в спорте или как победитель международного конкурса, и пушкинистика оказалась поощряемой областью филологии. В известном смысле это случайность, хотя прославление Пушкина было одной из форм “вождизма”, без которого советская идеология немыслима ‹…›. Вот и Пушкин, который совсем не годился в предшественники соцреализма, был избран “вождем”. На этой аберрации мы заработали таких блистательных ученых, как Б. В. Томашевский, В. М. Жирмунский, Ю. Г. Оксман, Г. А. Гуковский, В. В. Виноградов, С. М. Бонди, Д. Д. Благой, Ю. Н. Тынянов, позднее Н. Я. Эйдельман, Ю. М. Лотман и другие»[1537].

Но до того момента, как смогли расправить плечи Н. Я. Эйдельман, Ю. М. Лотман и другие, указанные области стремительно хирели. О деградации научной мысли в этих центрах писал Ю. Г. Оксман:

«Когда вспоминаю последние книжки о декабристах – бездарную мазню К. Пигарева о Рылееве[1538] (ни одной живой мысли, ни одного свежего слова, ни одного осмысленного факта!), безграмотный бред Базанова о В. Ф. Раевском[1539], он ухитрился перепутать решительно все показания, сместить всю хронологию, исказить большую часть новых текстов, наглую халтуру елейно-лицемерного Мейлаха. (В “Поэзии декабристов”[1540] этот мародер перепечатал все то, что сделано было Ю. Н. Тыняновым, Н. И. Мордовченко, мною, не оговорив этого даже в библиографии; а там, где брал из более старых изданий – в спешке не дочитывал стихов до конца! Путал даты, фамилии и имена даже тех авторов, которых включил в свою хрестоматию.) Меня больше всего возмущает полная уверенность всех этих горе-ученых в безнаказанности. И самое печальное то, что эта уверенность их не обманет!»[1541]

Филологический факультет Ленинградского университета угасал. 22 апреля 1950 г. О. М. Фрейденберг писала Б. Л. Пастернаку:

«Планов у меня много. Хочу перейти из университета в другой вуз, а то и на пенсию. Нигде нет такой тяжелой обстановки, как на филологическом факультете моей alma mater»[1542].

«Сильное впечатление произвели на меня слова А. А. Фреймана[1543], зав[едующего] кафедрой иранской филологии, одного из немногих честных людей, людей несгибаемой честности: “Не уходите. И передо мной встает вопрос. Мы не должны уходить. Это дело нельзя выпускать из своих рук. Если к нам попало оно, мы не можем, как нам ни тяжело, отстраниться и уступать негодяям. Это наша обязанность”. Я понимала, что речь идет об эпохе, что речь идет о сбережении культуры»[1544].

Но оставаться было невозможно – ученых попросту выдавливали из университета. В 1950 г. и О. М. Фрейденберг, и А. А. Фрейман вынуждены были не только оставить заведование кафедрами, но и навсегда прекратить преподавательскую деятельность[1545].

Ученый совет факультета редел. Если сравнить утвержденные списки разницей всего лишь в год (даже при условии, что к началу 1949 г. он уже сильно видоизменился), то динамика его эволюции удручает.

13 января 1949 г. МВО СССР утвердило следующий состав Ученого совета: Бердников Г. П., Вановская Т. В., Алексеев М. П., Азадовский М. К., Берков П. Н., Будагов Р. А., Гуковский Г. А., Дементьев А. Г., Державин Н. С., Евгеньев‐Максимов В. Е., Еремин И. П., Жирмунский В. М., Зверева Е. Н., Кацнельсон С. Д., Ларин Б. А., Матусевич М. И., Мещанинов И. И., Пиксанов Н. К., Пропп В. Я., Реизов Б. Г., Реферовская Е. А., Смирнов А. А., Спижарская Н. В., Толстой И. И., Тронский И. М., Фрейденберг О. М., Хавин П. Я., Шишмарев В. Ф., Эйхенбаум Б. М., Якубинская Э. А., Ярцева В. Н., Бобович А. С. – итого 32 человека и представитель парторганизации факультета по выбору партбюро[1546].

А 29 апреля 1950 г. состав Ученого совета выглядел так: Бердников Г. П., Аверьянова А. П., Алексеев М. П., Будагов Р. А., Вановская Т. В., Дементьев А. Г., Десницкая А. В., Евгеньев‐Максимов В. Е., Еремин И. П., Западов А. В., Кацнельсон С. Д., Ларин Б. А., Матусевич М. И., Мещанинов И. И., Мордовченко Н. И., Пиксанов Н. К., Реизов Б. Г., Реферовская Е. А., Смирнов А. А., Толстой И. И., Хавин П. Я., Шишмарев В. Ф., Шведе-Васильева О. К., Якубинская Э. А., Ярцева В. Н., Тронский И. М.,