В грозный час отторгнуты мы от тебя, наша Москва! Из глубины нашей тоски устремляются к тебе невидимые волны нашей тревоги.

О чем же нам думать, как не о тебе?

Ты наматываешь на вековой клубок новые странные дни. Ты возмужала, ты умудрилась страшным опытом, ты склонила венчанную свою голову перед величайшею из бурь. Еще дороже и священнее стала ты.

Что же выметено из тебя ветхого, больного, преступного дыханьем урагана? Что вырвано с корнем гнилого и ржавого из недр твоих? Что сгорело дотла в пламени гнева и мести?.. Что погибло в буре драгоценного? Что грубо загублено в торжестве разрушительной стихии? Что потеряно невозвратно?.. Не дрогнула ли твоя вековая твердыня? Не возрыдала ли твоя земля, не раскололось ли твое лазоревое над столькими страданиями?..

Что с тобой, Москва, в этот час, когда душа переполнена тоской и жгучей жалостью к тебе?

Ты кажешься мне теплым телом, в котором острый нож концом своим творит небывалую вивисекцию. Ты истекаешь кровью, ты замерла от боли; закоченели уста твои, и ты молчишь.

Кто же отведет от тебя холодную руку? Кто приподнимет тебя со стола анатомического? Кто выведет тебя, полумертвую, из мертвецкой на чистый воздух животворящих полей? Твои глаза закрыты, черная тень ресниц лежит на мертвых щеках; ты как в забытьи, – без голоса, без слуха, без мечты, без сладости и смелости грез, без творчества, без исканий, без мольбы.

И если, лежа под страшным ножом, ты проклянешь прошлое, если ты усомнишься в правде былых твоих стремлений, былых жертв и подвигов твоих, если на ложе скорби откажешься от любви своей к Свободе и проклянешь ее – то смерть твоя будет без воскресения, и ты воистину погибнешь навеки.

ХХХІІІ. Сердце моего народа

Но в вихре урагана при сверкании молний змеиных, в жутком мраке непрерывной ночи, среди мытарств и несказанных страданий, среди гибели и воплей и скрежета предсмертного, под треск падения ветхих стен, – не слышится ли тому, у кого отвердели уши, чей-то тихий голос?..

Не мать ли то на одре болезни шепчет сыну заветные слова?

Так, это голос нашей матери, нашей Москвы. Под холодным ножом не о себе плачет она; мучительно скорбит она о народе своем.

– На страшном рубеже, приосенила тебя великая мгла, о сердце народа моего! В дыму, в огне, в крови не видят тебя мои взоры.

– Стань поближе, сын мой, народ мой, опустись на колени перед ложем страданий моих. Исповедуйся мне, как в час великих признаний и обетов, как перед верной смертью, с последним сокрушением и с последней правдой на устах.

Скажи мне: воистину ли достоин ты стать господином судьбы своей и счастья своего?

– Уразумел ли ты, что благо не дается даром, что оно награда за честность, труд и терпенье?

– Уразумел ли ты, что есть стадо, – его пасут без спроса и загоняют в хлев, и поят, и кормят для нужд хозяина его; и есть преображение души, Фаворский свет, лучи нисходящие к земнородным для перерождения земли?

В дыму мучений, в огне молний перегорел ли ты, очистился ли подобно золоту, сбросил ли с себя наконец отрепья невольничьи? Устыдился ли вековой скверны своей: лжи, грабительства, обмана, лености и тупости рабства? Понял ли наконец, что должен выйти из сумерек скотства на горные вершины сияния?

Исторгнутый из болота гниения на свежий воздух новой жизни научился ли ты любить землю свою долготерпеливую, лобзать ее со слезами блудного сына, вернувшегося в отчий дом?

Обновился ли ты обновлением весны и радостью утренних зорь?

Поклялся ли ты любить, беречь и лелеять свою отчизну, как величайшее свое сокровище?

Разгорелось ли сердце твое, воспылало ли оно пламенем щедрого солнца? Почуял ли ты в себе нетерпенье, мощь и ликованье творца новой жизни?

О, совесть сына моего! О, сердце моего народа!

Отвечай мне, своей матери, как на великой исповеди:

– Где твоя Свобода? Какие это цепи вновь гремят на твоих руках и ногах? Где святое алое знамя, рдеющее в лазури как маковый цветок мирных твоих нив? Отчего оно стало кровавым? Отчего пахнет липкой кровью?.. Отчего я не слышу победного клика твоего? Отчего лежу, покинутая всеми, на одиноком ложе скорбей?..

О, совесть сына моего! О, сердце моего народа!

Неужели ты отвернулся от пресвятой, долгожданной невесты своей? Неужели оскорбил ее кличкой позорной? Неужели ногою вчерашнего раба оттолкнул ее в тупой злобе, как тварь, обманувшую твои надежды?

Так знай, что скажет тебе мать твоя, терпящая несказанную муку: был у меня некогда возлюбленный сын Александр, он заповедал навеки верность Свободе, вещим сердцем своим он предугадал грядущее испытание наше.

Богиня чистая, нет, неповинна ты,

В порывах буйной слепоты,

В презренном бешенстве народа

Сокрылась ты от нас, – целебный твой сосуд

Завешен пеленой кровавой…

Но ты придешь опять со мщением и славой,

И вновь твои враги падут!

Народ, вкусивший раз твой нектар священный…

Так, он найдет тебя!

Помни эту заповедь! В слезах упади на колени перед поруганной чистой невестой своей и, рыдая, лобзай ее бледную руку, чтобы простила тебя, окаянного!

Софья Николаевна Шиль: краткий биографический очерк

Софья Николаевна Шиль (псевдоандронимы Сергей Орловский, Орловский С., Орловский Сергей, С.О.), писательница, переводчица, поэт и педагог родилась 13 сентября 1863 года в Петербурге, в семье заведующего финансовым отделом Главного общества российских дорог Николая Николаевича Шиля. По отцовской линии она имела немецко-французские корни, а по линии матери была праправнучкой известного изобретателя И.П. Кулибина.

Детство Софьи было довольно несчастным, поскольку мать ее «в ту пору и потом всю свою жизнь была нравственно ненормальна». В семье, кроме Софьи, было еще двое детей: болезненная старшая сестра Александра и любимец матери младший брат Николай.

В 1879 году Софья окончила частную гимназию и поступила на историко-литературное отделение Высших Женских педагогических курсов в Петербурге. Во время учебы на курсах она четыре года (1881 – 1885) усердно занималась изучением фольклора. Курсы были закончены с золотой медалью.

Педагогическая деятельность Софьи Николаевны началась с преподавания французского языка в Пензенской женской гимназии, но уже в 1894 она переехала в Москву, где серьезно увлеклась вопросами социальной педагогики и приняла непосредственное участие в учреждении Пречистенских курсов для рабочих. Со дня открытия курсов в октябре 1897 года и в течение 14 лет она преподавала там историю русской литературы, будучи глубоко уверенной