Шрифт:
Закладка:
– Княгиня Александра Ольгердовна Семишкова (Земовитова).
Чем более хмурое лицо сразу сделал Ягайло, тем теперь веселей рассмеялся, ослабил поводья коня, но прежде чем доехал до места, спешился и с великой нежностью пошёл приветствовать сестру.
Своим грубым голосом, который, чем более весёлым был, тем сильнее звучал, он начал делать ей упрёки, что этим сюрпризом она его напугала. Но тут же, сбросив с головы шляпу, сел на скамейку и потребовал у своих воды, потому что её никому, кроме подчаших, подавать ему было нельзя. Подъехал также и князь Витольд, который приветствовал, и сел рядом.
Княгиня из многочисленной родни взяла с собой только двух сыновей, а двор женщины, который в то время выглядывал из шатров, из-за деревьев, кустов и из повозок, стоящих вокруг, с интересом рассматривая тянущихся рыцарей и стоящий панский кортеж, был в очень большом количестве. Ибо войско хоругвями шло дальше к Захову, а из двора только несколько главнейших телохранителей остались при короле и Витольде.
Расходящийся запах жареного мяса и кухонных специй вырвал вздох ни одному голодному. Король был, как всегда, невыразимо рад сестре, будучи искренне привязан к ней с молодых лет.
Двух её мальчиков, которые упали ему в ноги, он похлопал по головам и щекам, а глазами также искоса, осторожно, посмотрел и на белых дам, стоящих в отдалении. Знали за ним то, что к женщинам он имел слабость до самого преклонного возраста. Двор княгини будто стыдливо прятался, на самом деле, однако, с радостью бы себя показал и ближе насмотрелся на рыцарей.
Слышны были шорох и смешки за занавесками, а идущий воин преследовал глазами, одинаково жадными, жареную дичь и скрывающихся женщин. Ягайло начал расспрашивать стоящую княгиню о её многочисленной семье, каждого называя по имени, довольный, смеялся и ждал, пока ему что-нибудь подадут поесть. Затем вдруг его глаза, бегающие с тревогой, задержались и уткнулись в одном месте, не в силах от него оторваться.
У входа в шатёр стояла девушка, нарядная, красивая, улыбчивая, с цветами, воткнутыми в волосы, смело смотря в глаза королю, словно его величие совсем её не испугало. Удивительная красота и свежесть этого личика не одного только короля поразила: князь Витольд и стоящий дальше него двор приклеели к ней взгляд. Было что-то вызывающее и тревожное в том лесном явлении, которое напоминало какую-то богиню литовских пущ.
Король потихоньку прошептал: «Рагана!» и снова бросил соломки вокруг себя, однако, очарованных глаз оторвать от неё не мог.
Наконец, князь Витольд, подошедший к княгине Александре, спросил, кого это она с собой привезла.
– У вас какая-то ведьма, которая глазами людей сковывает, – сказал он, смеясь.
Княгиня отвернулась и оценивающе посмотрела на девушку.
– Знайте, – ответила она, – что девушка не относиться к моему двору, она в гостях у меня с матерью и дядей, а встретила я их как раз, когда ехала сюда по дороге.
Ягайло с интересом прислушивался, смотрел и сплёвывал, что-то шепча.
– Дивная красавица, – продолжала далее княгиня, – и, что больше – удивительно смела, весела и мудра, больше чем для девки пристало. Со вчерашнего дня мне весь мой двор сбаламутила.
На этом разговор прервался, потому что на стол только что было принесено несколько мисок с супом и дымящимся мясом, а вокруг крутились княгиняны женщины и прислуга, сперва заставляя стол посередине перед королём.
Не притронулся, однако, Ягайло ни к чему, пока ему его подчаший из дорожного ящика не достал кубок, миску, нож, ложку, к которым никому прикасаться было нельзя, кроме него, и никому королю за столом прислуживать не разрешалось, кроме тех, что были приставлены к его особе.
Когда бы случайно или намеренно кто-нибудь дотронулся до панского кубка или ложки, уже бы их король не использовал – так боялся колдовства и злых людей. А когда же больше он имел оснований бояться, как ни перед той войной, главой которой он был, чувствуя, что крестоносцы искали бы способ его убить?
Сел князь Витольд неподалёку напротив, княгиня при брате, рыцарство, капеллан и несколько духовных в конце и за другим столом. Подчаший принёс таз, наливку, королевскую тувальню, все по кругу начали мыть руки, пока не встал священник и не произнёс благословение, которого все стоя набожно слушали. Потом сели, но к миски никто не потянулся, пока король не начал есть, и, утолив голод, не отодвинул её от себя.
Начала тогда княгиня Александра тихий разговор. О чём, если не о войне и крестоносцах? Ягайле было известно, что князья Мазовии, принужденные соседством, имели с Орденом отношения, а тевтонские магистры всегда себе милости и дружбу княгини, как сестры короля, старались получить. Часто шли подарки из Мальборга в Плоцк и Варшаву, посылали их так же отсюда в Торунь и Мальборг вместе с дружескими письмами. Говорили, что княгиня Александра тайно благоволила к Ордену. В Плоцке знали о крестоносцах и их перемещениях гораздо лучше, чем в Кракове и Вильне.
Князья Мазовецкие также шли вместе с королём на войну, ибо иначе поступить не могли; но больше чем кто-либо, они желали или полной победы, чтобы неприятеля навеки сломить, или избежать войны, за которую угрожали ужасной местью.
– Поэтому мы идём на ту войну, – шептал Ягайло, – неохотно, принудительно, потому что справедливого мира не хотят и не дают; мы идём, веруя в Бога и в доброту нашего дела.
Он вздохнул, а княгиня повторила за ним этот вздох.
– Война – всегда несчастье, – ответила она, – тем более с таким врагом, имеющим сто явных и двести тайных союзников и приятелей и тысячи ремёсел, нам неизвестных. Сами Господом Богом прикрываются!
– Я знаю-таки знаю, что эта война значит, – сказал Ягайло, – либо нужно их вывести прочь, либо голову сложить. Не хотел я её и не хочу. Почему же не примут справедливых условий? Я только за то, что хотят наши… Кто же знает, когда, когда приедут
